Глава пятая.
Диалектика национального и интернационального

5.1. ДИНАМИКА СУБЬЕКТИВНОГО И ОБЪЕКТИВНОГО В ПОЭТИЧЕСКОМ ПЕРЕВОДЕ
(Автор и переводчик - как "звезды" Лермонтова)

Роза Станкевич

web | Янка Купала...

В ходе своего исследования индивидуального творческого воссоздания отдельными болгарскими переводчиками белорусской классики мы убедились в том, что для успешного анализа динамики адекватности перевода очень важен вопрос о соотношении субъективного и объективного в процессе художественного перевоплощения. Часто приходится решать: как максимально приблизиться к объективной действительности подлинника, как свести к минимуму свое субъективное вмешательство.

Художественный перевод, в особенности поэтический, соединяет в себе тонкое искусство перевоплощения и мастерство воссоздания. Именно эта диалектика, требующая от переводчика проникнуться мыслями, чувствами и настроениями белорусских поэтов и остаться самим собой, требующая умения заговорить их устами на болгарском языке свободно, естественно, непринужденно, лежит в основе исследуемых нами переводов.

Там, где переводчики глубоко проникли в целостную идейно-художественную систему купаловского поэтического мира, там хорошо переданы средствами болгарского языка динамика, ритмическое богатство, аллегорические и символические образы, характерные для белорусского оригинала.

Болгарские переводчики, за редким исключением, оказались на высоте поставленной задачи. Это тем более важно отметить, поскольку многообразие поэтических форм, высокая культура стиха Янки Купалы, Якуба Коласа и Максима Богдановича требует соответствующей профессиональной подготовки переводчика, который должен чувствовать "ритм подлинника, как пульс" (С. Маршак).

Позволим себе перефразировать мысль прекрасного болгарского поэта и уважаемого переводчика Христо Радевского, долгое время знакомившего наших читателей с творчеством советских поэтов (он - редактор первых болгарских сборников Янки Купалы и Якуба Коласа, вышедших в 1962 г.). Он сравнивал перевод лирического стихотворения с исполнением музыкального произведения: каждый исполнитель - певец или музыкант - может по-своему интерпретировать его, главное условие, чтобы это была талантливая интерпретация. Но кроме талантливой интерпретации переводная поэзия должна быть и адекватной подлиннику в художественном, эмоциональном, эстетическом отношениях.

В чем переводчик может интерпретировать, причем так, чтобы его интерпретация была талантливой и в то же время адекватной подлиннику?

Начнем с того, что переводчика волнуют, прежде всего, не слова оригинала, а мысли, образы, и он старается воссоздать их словами, которые не обязательно соответствуют ИТ. Однако снова встает вопрос: не скрывает ли в себе этот переводческий принцип опасность, не меньшую чем принцип "буквализма", с которым шла и продолжает идти борьба настоящих мастеров художественного слова.

Говоря иными словами: "заменяя", "пропуская", "добавляя", сможет ли переводчик воссоздать подлинность переводимого произведения? Где та граница между "буквализмом" и другой крайностью - вольным переводом, "отсебятиной"? И, в конце концов, где и в чем гарантия, критерий верности? Вокруг точности и допустимой вольности в процессе передачи подлинника неслучайно велись самые ожесточенные дискуссии и баталии среди переводоведов.

Проблему верности перевода можно и нужно рассматривать с различных углов зрения и поэтому рациональнее будет пойти от общего к частному. Здесь с известной долей сожаления приходится констатировать, что теоретические исследования главным образом направлены на результат художественного перевода и в значительно меньшей степени на сам процесс.

Творческая специфика переводческого таланта и переводческого труда остаются теоретически мало разработанными, что, со своей стороны, отражается негативно на развитии переводоведения, которое заинтересовано проникнуть в содержание перевода как творческого акта.

Процесс настоящего воссоздания происходит по свойственным ему интуитивно осознанным законам, и для того, чтобы проникнуть в живую конкретику, в реальную динамику воссоздания, необходимо уделять нужное внимание вопросам творческой психологии.

Субъективность в переводе, на наш взгляд, проявляется не в отношении субъекта, то есть переводчика, к переводимому автору и его конкретному произведению, а в способности субъекта (переводчика) найти, возможно, самое удачное выражение посредством нового языкового материала отраженной уже в оригинале художественной действительности. И, конечно же, каждый раз индивидуальность переводчика в известной степени влияет на перевод.

Уместным будет, на наш взгляд, вспомнить классические слова из доклада П. Антокольского, М. Ауэзова и М. Рыльского об индивидуальности переводчика, сказанные на Втором Съезде советских писателей: "Долг переводчика проникнуться мировоззрением, манерой, стилистическим характером автора и по мере сил передать его мироощущение, манеру и стиль средствами родного языка, оставаясь самим собой. Какое же творчество возможно после утраты индивидуальности?" (Вопросы 1955: 24).

Нет, и не может быть искусства без участия творческой индивидуальности (в данном случае индивидуальности переводчика). Однако нельзя забывать о том, что задачи,  решаемые переводчиком, не тождественны задачам автора, хотя основу тех и других составляют элементы творческого поиска в широком смысле этого слова.

Возможность перевода с одного языка на другой нужно понимать как возможность выражения одних и тех же мыслей средствами двух разных языков. Разница между этими задачами состоит  в том, что  творчество автора и труд переводчика не однозначны по своему характеру. Автор создает новое произведение на своем родном языке на базе своих знаний, опыта, наблюдений, переводчик же воссоздает уже готовое произведение автора на другом языке и при этом при передаче смысловых и стилистических аспектов текста опирается на свой объем знаний и опыта. Автор, в отличие от переводчика, работает, не будучи стеснен какими-либо творческими ограничениями.

Задача переводчика состоит не только в "ассоциировании" себя с оригиналом: это приведет его лишь к "прозрачному переводу". У переводчика есть право отличаться от автора органически, есть право быть независимым, но лишь в той мере, в какой это нужно для передачи оригинала. Без четкого понимания переводчиком своих задач, без знания возможных путей их решения переводчик, даже действуя самым искренним образом, будет как бы безоружен.

Процесс художественного перевода - это высшая форма соавторства. Естественно, есть отличие между автором и соавтором, есть граница переводческой активности. Хотя и до сих пор трудно ответить: в чем практически выражается активность переводчика? Как, конкретно, она окрашивает перевод; когда переходятся границы дозволенного, и перевод, становясь "неверной красавицей" (термин, введенный со времен абсолютизма во Франции), оказывается в другой области, в области литературного подражания или в области оригинального творчества.

Найти эту грань и с абсолютной математической точностью разделить эти области очень трудно. Мы согласны с утверждением, что искусство художественного перевода начинается тогда, когда переводчик "видит себя" в произведении, которое переводит, а не "переводит так, как писал бы автор, если бы знал язык перевода" (Зелинский). Представляя себе, "как писал бы автор", можно многое себе "представить" и создать свою версию подлинника, свободные вариации на тему подлинника.

Вот почему при исследовании болгарских переводов произведений Янки Купалы, Якуба Коласа и Максима Богдановича очень важно рассмотреть:

1. Вопрос о "верности" перевода, о критериях верности, о соотношении объективного и субъективного в процессе художественного перевода;

2. Процесс воссоздания как высшую форму соавторства, как акт слияния переводчика с автором, без которого не может быть настоящего творческого воссоздания;

3. Творческую индивидуальность каждого переводчика в процессе воссоздания белорусской поэзии на болгарском языке.

Современная наука о творческом процессе, о психологии творчества изучает проблемы художественного перевода параллельно с проблемами оригинального творчества как равноправные области художественной деятельности индивидуума. Дискуссии и уточнения ведутся главным образом вокруг вопроса о различном взаимоотношении автора и переводчика с объективной действительностью. Существует мнение, что при переводе оригинал выполняет функцию, аналогичную той, которую выполняет для оригинала реальная действительность.

Искусство все же не только познание действительности, а прежде всего объективизация эстетического отношения художника, его чувства и переживания, которые принадлежат скорее эмоциональной, нежели рациональной сфере субъективного познания. Человек всегда творит не столько по законам природы, сколько по законам красоты, что подчеркивает принадлежность искусства к сфере эстетической.

Вполне объяснимо то, что между переводчиком и авторам подлинника есть разница: выбор идеи, характеров, композиции речевых характеристик и общего стиля повествования, художественной образности, интонационного строя и всех без исключения изобразительных средств - этот выбор уже сделан автором. Но так ли принципиальна и существенна разница между оригинальным творчеством и переводом?

Законы художественного творчества, как думается нам, одни для всех. Художественный перевод - искусство, и его создатель, не менее чем автор оригинала, следует тем же самым "неписанным" законам творчества.

Конкретные мысли, высказанные в художественном произведении - это только строительный материал, элементы целого: все художественные образы в широком смысле этого слова - это эмоционально воздействующее эстетическое отношение к жизни, к миру. И та же эстетическая задача, которая была перед автором, стоит и перед переводчиком. Вот почему часто высказываемый теоретический тезис - нарушить дословную точность во имя художественного совершенства - кажется нам неправомерным.

Стало быть, задача переводчика заключается в том, чтобы использовать ресурсы своей поэтической культуры и своего языка (и свой художественный талант!) для создания адекватной, то есть художественной равноценности по отношению к оригиналу. "Точность" в переводе может иметь, на наш взгляд, только эстетические измерения, а не какие-либо другие, ибо перевод художественного произведения - это, прежде всего, эстетическая задача, а не коммуникативный процесс с рационально-информационной целью.

На наш взгляд, художественный перевод как произведение искусства может быть верным и полноценным только как эстетически точное, равноценное воссоздание. Читатель совершенно одинаково воспринимает и оригинальное произведение, и его перевод, если последний равнозначен в художественном отношении первому.

За каждым истолкованием "чужого" произведения стоит "своя" литературная и индивидуально-творческая традиция, "своя" поэтическая культура. Все это, несомненно, воздействует на то, как и куда "развертывается творческий акт перевода". И совершенно правомерно возникает вопрос, каким образом переводчику удается достичь этого "синтеза" воссоздания, "свести к минимуму свое субъективное вмешательство в текст и максимально приблизиться к объективной сущности переводимого произведения" (Левый 1974: 68).

Проведенное исследование болгарских переводов поэзии белорусских классиков, так же как и вся практика поэтического перевода, доказывает именно то, что только таким переводчикам, владеющим "третьим языком", языком поэзии, языком поэтического перевода, удается освоить и воссоздать посредством своего собственного творческого воображения чудо поэзии. Только переводчики, имеющие достаточный "тезаурус" (наличие соответствующего предварительного запаса информации), способны к сотворчеству, способны создать новое поэтическое произведение на ассоциативной основе, в котором живо множество равноправных компонентов смысла и материи переводимого произведения, находящихся в диалектически неразрывном единстве.

Как любая тайна, нуждающаяся в разгадке, загадочность поэзии обладает большой притягательной силой для переводчиков и будит их творческую мысль, так нужную и для перевода. Переводчик имеет дело с хрупким материалом, отражающим смятение и сложность человеческой души. Вот почему так сложно воссоздать смысл поэтического послания, особенно когда поэт говорит о глубоко личных переживаниях, когда чувства его едва намечены. Соприкасаясь с подобным мировосприятием, переводчик должен отнестись к нему с уважением и пониманием. Перед загадочностью поэзии он зачастую теряется, не зная, как передать ее очарование.

 Поэтическое произведение - целостная система, система незамкнутая, выражающая поток информации от поэта к читателю. В поэтическом переводе это динамическая, воспроизводящаяся система, где воспроизводство проходит через сотворчество переводчика. С особенной четкостью "информационная эстетика" выявляется при сопоставлении оригинального стихотворения с его иноязычным переводом.

От качества переводов зависит, какое представление сложится о творчестве данного автора. Поэтому, подчеркивая значимость и важность болгарских переводов, следует признать, что пока еще не все сделано для того, чтобы произведения белорусских классиков предстали на болгарском языке во всей своей художественной самобытности, с той же широтой и величием, с каким звучат они на родном их языке.

К сожалению, не все безукоризненно и в новых переводах, и среди них встречаются такие, которые оставляют желать лучшего: случаются определенные несоответствия, местами чувствуется непреодолимое "сопротивление" оригинала, нет полной свободы выражения и раскованности в звучании стиха.

Стефан Цвейг в книге о Зигмунде Фрейде писал: "Важнейшим мерилом всякой силы является сопротивление, которое оно преодолевает" (выделено мной - С. Р.). Умение преодолевать трудности составляет альфу и омегу переводческого труда. "В бореньях с трудностью силач необычайный", - это сказано А. Пушкиным о В. Жуковском, великом переводчике (Пушкин 1979: 39).

На первый план Пушкин ставит умение преодолевать трудности. Если бы не было противодействия переводчику (сопротивление оригинала) в процессе его работы, то не было бы необходимости в искусстве перевода. Чем труднее задачи переводчика, тем больше ему чести.

О трудностях перевода говорит французский поэт Ламартин: "Из всех книг, которые создает автор, самая трудная, по-моему, - переводная". Воплощая оригинальное художественное произведение в стихии родной речи, переводчик должен почувствовать целостность подлинника. Тогда в его мышлении будет участвовать не только то, что сказано в оригинале, то есть его содержание, но и то, как сказано, то есть, его форма, и он будет знать, "где что у него находится". Тогда он добивается "труднодостижимой" (Гумбольдт) - но не невозможной! - максимальной близости к художественной структуре оригинала.

В процессе воссоздания индивидуальность переводчика неизбежно присутствует в его модификации авторской индивидуальности. И это - естественное условие чтобы "вдохнуть жизнь" (новую!) переводимому произведению. И, несмотря на то, что язык перевода является материалом, чужим эстетическому содержанию оригинала, - это не так фатально, если переводчик есть творец, так как любой материал подчиняется творцу, в чем мы убедились, исследуя болгарские переводы поэзии Янки Купалы, Якуба Коласа и Максима Богдановича.

Эстетическая адекватность перевода во многом зависит от творческой индивидуальности самого переводчика (его таланта, эрудиции, владения как родным, так и языком оригинала, от его мастерства и культуры интерпретатора, от его художественного чутья слова).

Кроме искусства перевоплощения и мастерства воссоздания, художественный перевод - это и серьезное исследование сложного комплекса поэтики переводимого автора. "Сравнивают переводчика с художником, с режиссером, артистом, - отмечает, болгарская поэтесса Елисавета Багряна. - Но в то же время он является и критиком-исследователем" (Багряна 1980: 20-21).

Проведенное исследование позволяет выявить особенности творческого метода лучших болгарских переводчиков, для которого характерно следующее:

1. Конкретно-исторический принцип изучения истории всей белорусской литературы, позволяющий раскрыть новые грани таланта переводимых авторов на фоне общелитературного процесса. В результате переводчикам удается не только ощутить, "постичь", но и "сохранить", воспроизвести богатую цепь ассоциаций духовного, исторического и общественно-социального плана.

2. Предварительная литературоведческая работа. Изучая историю и культуру Беларуси, познавая тайны художественного воздействия белорусских классиков, болгарские переводчики овладевают всегда объемным внутренним подтекстом, слышат "голоса ассоциаций, пласты семантических рядов" поэтического оригинала.

3. Глубина осмысления подлинника, проникновение в сущность белорусского поэтического мира, в его "неисчерпаемые инвенции улавливать неуловимые движения души, насыщать их музыкой мыслей и чувств" (С. Русакиев) помогают переводчикам аутентично переносить в болгарский текст богатство красок и нюансов подлинников.

4. Творческий синтез мироощущения переводчика и автора, "счастливый альянс взаимопереживаний" (А. Яскевич) и желание "чужое вмиг - почувствовать своим" (Фет) способствуют передаче всей глубины философских, эстетических взглядов переводимых поэтов.

5. Созвучие душевного состояния переводчика с настроением, вызываемым оригиналом, благоприятствует качеству перевода, позволяет сохранить структуру стиха, систему художественных приемов.

6. Строгая требовательность к себе в сочетании с развитым поэтическим вкусом и тонким ощущением "общего между двумя славянскими народами" (Х. Попов) позволяет подчинить поэтический перевод законам болгарского языка.

7. Высокая дисциплина строки. Опираясь на лучшие традиции предшественников, они отказываются от ремесленнического подобострастия и творчески воссоздают легкость формы, колорит рисунка, полифоничность белорусской поэзии.

8. Искусство исходит из восприятия своего читателя, болгарского строя мышления, знание живого языка своего народа, помогло переводчикам донести произведения белорусских классиков именно болгарской читательской аудитории.

Нужно отметить то, что поэтический перевод как эстетическое сопереживание, сотворчество, подобно любому творчеству, требует вдохновения, то есть включения тезауруса в широком смысле этого слова. Глубокая эстетическая подготовка приводит к тому, что такое включение происходит чаще и легче, чем при отсутствии нужного тезауруса.

Переводить поэзиюможет только поэт(неважно, публикует ли он при этом собственные стихи), ибо те, кто обладает поэтическим даром, чувствительнее резонируют в ответ на чужой лирический трепет, их сильнее волнуют образы, созданные их собратом.

Переводчики-поэты тоньше улавливают ассоциативные связи поэтического произведения, в данном случае поэт с поэтом, пользуясь лермонтовской метафорой, как звезда со звездою говорят. К тому же только мастер поэтического слова и видения может перенести - с большим или меньшим числом потерь - поэтическое произведение из чужого языка в свой язык.

Исследование болгарских переводов белорусской поэзии свидетельствует о появлении новых, серьезных, думающих интерпретаторов белорусской классики в Болгарии, для которых характерно творческое отношение к работе. Исходя из "принципа айсберга" (Э. Хемингуэй), им удается не только почувствовать "непреходящую художественную силу воздействия" подлинника, но и воссоздать ее богатую цепь ассоциаций.

Поэтический перевод - не копия, а эквивалент подлинника, в котором важна общая идентичность смысла и стиля, то есть впечатление от целого произведения.

Еще в 1913 году Матезиус примерно так сформулировал функциональный подход к переводу - в сущности, поэтический перевод должен оказать на читателя такое же воздействие, какое оказывает подлинник, пусть даже иными художественными средствами, чем в оригинале.

С точки зрения "подобия" художественный перевод - это один из вариантов функционального моделирования, так как основным его законом является именно закон функционального подобия. Понимание художественного текста (и подлинника, и перевода) как системы, как сложной "диалектической целостности необходимого сплава формы и содержания" (Я. Димов) логически закономерно приводит нас к идее функционального подобия в переводе. Отсюда, вывод об основной задаче переводчика - "обеспечить функциональную (а не формальную) равноценность перевода оригиналу" и убежденность в том, что в переводе существенна функциональная сторона, которая может потребовать выбора языковых средств иных по форме, чем в оригинале.

Вытекающий из целостного восприятия художественного текста функциональный подход к переводу, в свою очередь, приводит нас к выводу о правомерности комплексного исследования и дает возможность раскрыть особенности не только болгарских переводов вообще.

Путем комплексного сравнения болгарских переводов с белорусским оригиналом, как в текстуальном плане, так и в плане общеэмоциональном, представляется возможным более отчетливо проследить своеобразие переводческой манеры, которая, на наш взгляд, заключается в строгой требовательности к передаче содержания и формы и, где это возможно, даже нюансов авторского стиля.

Проведенное исследование убеждает в том, что решение проблемы адекватности перевода, наряду с точным воссозданием идейного содержания оригинала, видится в подлинной передаче его образов, эмоционально-экспрессивной окраски слов и оборотов речи.

Подытоживая свои рассуждения о специфике, о сущности и функциях поэтического перевода, стоит еще раз подчеркнуть следующее. Воссоздавая произведение искусства, осуществляя сложный психологический и творческий процессы, переводчик переносит его из одной культурной среды в другую, при этом стремится к тому, чтобы оно сразу же укоренилось в ней с той же силой эстетического воздействия, что и в родной культурной почве.

Перевод - это синтез национальных особенностей двух народов, представленных автором и переводчиком, и возникновение новых, общих национальных форм в результате этого синтеза. Именно путем такого синтеза перевод всегда раздвигает национальные границы литературы.

© Роза Станкевич
=============================
© Електронно издателство LiterNet, 16.09.2005
Роза Станкевич. Янка Купала, Якуб Колас и Максим Богданович в Болгарии. Варна: LiterNet, 2005