Глава четвертая.
Поэзия Максима Богдановича и ее болгарское воссоздание

4.2. ПРОЦЕС ВОССОЗДАНИЯ ГАРМОНИИ ЗВУКОВ
(невидимая двойница Эрато)

Роза Станкевич

web | Янка Купала...

Загадка поэзии (а настоящая поэзия всегда - загадка), быть может, кроется в том, что она оперирует не только значением, семантикой слова, но в одинаковой мере и звучанием стиха в гармонии смыслового образа и звучащей строки. Загадка поэзии, может быть, в том, что как литературный жанр поэзия есть звукосмысловое явление.

В загадке поэзии Максима Богдановича - одной из самых величественных и самых трагических личностей в истории белорусской культуры - поражают новые образы, несущие отпечаток потаенных чувств, смутных желаний и самых интимных переживаний. В ней - волнующие строки, новая, гениальная комбинация слов, покоряющих своей красотой. Она хранит редкостное эмоциональное богатство и то же время поражает удивительностью пластичных метафор, музыкальностью ритма.

Перед такими загадочными строками переводчик теряется, не зная, как передать их очарование. Он имеет дело с очень хрупким материалом, отражающим смятение и сложность человеческой души. Поэтому переводчику очень сложно передать смысл поэтического послания, особенно когда поэт говорит о глубоко личных переживаниях, когда чувства его едва намечены.

Рассматривая творчество М. Богдановича, нельзя не остановиться на его великолепном "Романсе", ставшим широко любимой народом песней, настоящим белорусским гимном любви.

Вслушаемся в звучание "Романса" на болгарском языке:

Кротко Венера изгря над земята,
в спомени светли, душата замря...
Помниш ли - срещнах се с теб, и в тъмата
кротко Венера изгря.

(Багданович 1984: 60)

Не каждый переводчик осмелится приступить к переводу такого произведения, как "Романс" М. Богдановича, давно ставший символом возвышенной любви, гимном белорусской национальной душевности, поэтической "святыней" белорусов. В таких стихах всегда страшно перевести только смысл и потерять то, что рождено вдохновением, их таинственное очарование - гармонию смыслового образа и звучащей строки. Для этого нужна не только смелость и зрелое мастерство, но и совершенно особый дар интерпретатора, способность проникать в глубинную сущность другой национальной культуры, другой человеческой души, умение постичь, сохранить и перевоплотить "магию" слова. Каким же образом это удалось Христо Попову? А ему действительно удалось, поскольку его новое языковое воплощение "Романса" М. Богдановича звучит как настоящий романс и так же, как в оригинале, не нарушая совершенной гармонии звуков, "поется" на другом языке.

В переводческом "кодексе" есть свои законы. Мы уже цитировали выше слова французского критика и теоретика Этьен Доле, по мнению которого, "первым законом" для переводчика является "приближение к объективной реальности оригинала", ибо только овладев всеми выразительными средствами, можно в совершенстве передать смысл и материю переводимого автора.

Что это - "объективная реальность оригинала"? Это и есть "смысл" и "материя" переводимого произведения. Одно из первых и самых главных требований к переводчику - это смысловая точность передачи подлинника. Посмотрим, насколько болгарский переводчик сумел воспроизвести смысловую точность оригинала. Посчитаем, сколько "смысловых единиц" в первом четверостишии оригинала:

/1/ 3орка /2/ Венера /З/ ўзышла /4/ над /5/ зямлёю
/6/ Светлыя /7/ згадкі /8/ з сабой /9/ прывяла...
/10/ Помніш /11/ калі /12/ я /13/ спаткаўся /14/ з табою,
/15/ Зорка /16/ Венера /17/ ўзышла.

Сколько из них сохранено в болгарском переводе?

/1/ Кротко /2/ Венера изгря /З/ над /4/ земята,
/5/ в спомени /6/ светли душата замря. . .
/7/ Помниш ли - /8/ срещнах се /9/ с теб - и в тъмата
кротко /10/ Венера /11/ изгря.

Из семнадцати смысловых единиц подлинника в переводе переданы только одиннадцать. Вместо пропущенных шести переводчик добавил семь новых. Выходит, не совсем "точно" он передал смысл оригинала.

Уместным было бы здесь привести еще и перевод Н. Вылчева:

Светна /1/ Венера /2/ над нас безутешна,
Тръгнах към старите /3/ спомени аз...
/4/ Помниш ли, че и когато /5/ те /6/ срещнах
Светна /7/ Венера над нас?

Найден Вылчев сохранил только семь смысловых единиц подлинника и добавил свои тринадцать: вместо воспроизведения слова "зорка" (звезда) он говорит о том, как эта звезда светит ("светна") и как она "безутешно" (безутешно) светит. Далее переводчик отправляется к "старите спомени" (к старым воспоминаниям). Некоторые из нововведенных смысловых единиц вытекают из контекста белорусского оригинала и этим можно объяснить их присутствие в этой болгарской интерпретации. Особенно глагол "светна" вместо "зорка", так как и у М. Богдановича Венера всходит и "светлыя згадкі" (светлые воспоминания) приносит.

Венера Н. Вылчева светит "безутешно". Переводчик так прочел, так почувствовал "Романс" и еще в первой строчке своего воссоздания акцентирует внимание на ощущении безутешности. Его Венера светит "безутешно" наверно потому, что не суждено ей увидеть счастливых влюбленных.

Можно ли говорить о влюбленных в традиционном представлении, рассматривая "Романс" М. Богдановича? "Влюбленный" в этом "Романсе" только лирический герой. Его "ціхае каханне" (тихая любовь) перерастает в "моцна кахаў я цябе, дарагая" (сильно любил я тебе, дорогая). Но час расставания неизбежен, и он, затаив свою любовь, будет "кожную ночку на зорку дзівіцца" (каждую ночь звездой восхищаться). Она - лишь светлое воспоминание и светлая надежда на воскресение любви. На земле эта любовь неосуществима, она "безутешна", как сказано в воссоздании Н. Вылчева.

Венера М. Богдановича восходит "над зямлёю" (над землею), а не "над нас" (над нами). Нигде лирические герои не встречаются в "Романсе". Поэт только вспоминает о том, что когда-то встретился с нею. И только в конце романса только их взгляды встретятся, быть может. Только там, на Венере, быть может, сольются их взгляды. Но не влюбленных, а влюбленного и его возлюбленной.

Сопоставим перевод Н. Вылчева с оригиналом:

Буду ў далёкім краю я нудзіцца
Ў сэрцы любоў затаіўшы сваю;
Кожную ночку на зорку дзівіцца
Буду ў далёкім краю.

(Багдановіч 1981: 33)

Перевод Н. Вылчева:

Утре далече от теб ще съм вече,
но и във мрака на чуждата степ,
тази звездичка ще търся аз вечер,
утре далече от теб.

(Вълчев 2000: 69)

В этом переводе встречаются некоторые неточности. Вместо: "ў далёкім краю" - "утре далече" (завтра далеко); " ў сэрцы любоў затаіўшы" (в сердце любовь затаив) - "в мрака на чуждата степ" (во мраке чужой степи). Степи? Откуда они появляются? С подобными "степями" мы уже встречались в переводах Н. Вылчева, когда он переводил Я. Купалу еще с русского языка и посредством введения образа "степей" воссоздавал представление о масштабности происходящего. Степей, однако, нет в Беларуси, нет в Болгарии.

Максим Богданович позволил себе назвать Венеру, планету любви "зоркай" (звездою), и он имел свое на это основание. Но назвать Венеру "звездичка" (звездочка), на наш взгляд, совершенно неправомерно.

Взирай се в нея и ти - ще потънат
Нашите погледи в светли мечти...
За да възкръсне за миг любовта ни -
Взирай се в нея и ти.

Слишком мажорно звучит это "взирай се в нея и ти ", в нем чувствуется какое-то напряжение и какое-то повеление. В болгарском переводе читаем: "нашите погледи в светли мечти" (наши взгляды в светлых мечтах) - "ще потънат" (утонут), тогда как в оригинале "у растанні" (в разлуке) не "тонут", а сливаются ("зліем мы") взгляды влюбленных.

Иногда в переводе один неточный эмоциональный штрих, привнесенный фальшивый звук легко могут погубить цельность переводимого произведения. Вспоминается хрестоматийное: ни вольность, понимаемая как субъективная свобода от оригинала, ни бухгалтерская точность с ее эмпирической адекватностью сами по себе не гарантируют художественности результата, а только чувство меры. Меру соответствия и несоответствия переводчик должен улавливать, стараясь страховать себя от крайностей: от буквализма и от слишком вольных "вариаций на тему".

Бесспорно, в процессе перевыражения художественного произведения расхождения неизбежны, но вольность не безгранична. Главное, как думается нам, чтобы эмоциональное воздействие, поэтический эффект перевода неизбежно диктовались художественной сутью оригинала.

Довольно часто излишняя вольность в переводе оборачивается нарушением полноты авторского дыхания, когда потери не получают необходимой художественной компенсации, что и наблюдаем в выше приведенном переводе.

Где та мера соответствия и несоответствия, потерь и компенсации? Можно было бы много еще говорить о заменах, оправданных и неоправданных, вытекающих из художественной структуры подлинника и не связанных с нею в переводе Н. Вылчева, но остановимся пока на этом.

Нельзя не обратить внимания еще и на то, что в данном переводе снова нарушена строчная форма подлинника. Если "Сонет" М. Богдановича в переводе Н. Вылчева передан сплошным текстом, то "Романс" разделен на 5 строф, к тому же в болгарской интерпретации отсутствует эпиграф из Сюлли-Прудома:

"Когда заблестит эта звезда,
Самая прекрасная, самая далекая,
Скажи ей, что ей принадлежит моя любовь,
О последний из рода человеческого!"

А как мы уже убедились, белорусский поэт придает особое значение эпиграфам, они всегда играют важную эмоциональную и идейно направляющую роль в его поэзии.

"Ей", Звезде Венере, "принадлежит" любовь поэта. Необъяснимо, почему такой вдумчивый поэт-лирик и переводчик с 30-летним стажем не вслушался в эпиграф М. Богдановича и не привел его.

Другой болгарский переводчик Х. Попов, придерживаясь подлинника, сохраняет эпиграф и сам переводит его с французского языка:

Когато заблести тази звезда,
Най-красивата и най-далечната,
кажете й, че на нея принадлежи моята любов,
О последни от човешкия род.

Позволим себе вернуться к началу "Романса" и попытаемся проанализировать и сравнить его русский перевод с подлинником и с болгарскими переводами. Напомним русский перевод:

/1/ Зорка /2/ Венера /3/ взошла /4/ над /5/ землею,
/6/ Воспоминанья /7/ с собой /8/ привела,
/9/ Помнишь, /10/ при нашем знакомстве /11/ с тобою,
/12/ Зорка /13/ Венера /14/ взошла.

Русскому переводчику Б. Спринчану удалось передать больше всего смысловых единиц подлинника (из 17 - 14). Но слово "зорка" в русском языке имеет совершенно другое значение, и переводчику пришлось объяснить его значение в сноске!? Венера, как учат школьные учебники, - планета, а у М. Богдановича "зорка Венера" ассоциируется с первой встречей, памятной, судьбоносной, (а может быть, и единственной).

В русском переводе "светлыя згадкі" (светлые воспоминания), которые рождаются при виде Венеры, трансформировались в обычные "воспоминания". Хоть и "Зорка Венера взошла над землею", в русском варианте чего-то не хватает, нарушен мягкий, трепетный тон самого романса.

Во втором, переработанном варианте Б. Спринчан уже исправил слова "Зорка Венера" на "Ярко Венера". И хотя отпала необходимость объяснять, что такое по-белорусски "зорка", все же, как думается нам, определение "ярко" не дает представления о том, как всходит эта звезда Надежды. Кстати, необходимо отметить, что для М. Богдановича вообще не характерны "яркие" краски, тем более для этого "Романса".

И русский, и болгарский переводчики заменили начальное слово, первое существительное (очень существенное!) - "Зорка" (звезда) эпитетом-наречием "ярко" (Б. Спринчан) и "кротко" (Х. Попов). Заменено всего одно слово, а можно констатировать разницу как в восприятии, так и в воссоздании подлинника. Речь идет о том, как всходит зорка Венера - звезда Надежды, звезда Любви Максима Богдановича. Уже только в этой переводческой замене, как думается нам, сфокусирована разница в прочтении переводчиками белорусского оригинала.

Продолжая сравнительный анализ переводов, проследим как и насколько удалось Х. Попову "компенсировать" отсутствующие шесть смысловых единиц (из 17 в его переводе переданы только 11). В его воссоздании Венера восходит "кротко". Можно было бы и на болгарский язык перевести "Звезда Венера", и он не потерял бы тогда две смысловые единицы. Над этим образом (не просто образом, а образом-символом!) переводчик, вероятно долго размышлял. Можно было бы использовать эпитеты и "ярко", и "светло", и "късно", и "рано". Нет! Венера у Максима Богдановича, в представлении переводчика, может взойти только "кротко". Х. Попов воспринял это слово не только как отдельную смысловую единицу, а в его динамике взаимодействия с другими смысловыми оттенками речи.

В поэзии между значением слова и его звучанием существует взаимосвязь. Попробуем рассмотреть другую сторону - звуковую: как в переводе воссоздана особая, неподражаемая "музыкальность" этого шедевра белорусской поэзии, словесная аранжировка материала.

Исследователи неоднократно подчеркивали музыкальность как отличительную черту стихотворений М. Богдановича и разнообразие приемов поэтической техники, с помощью которой эта музыкальность и создается. Звук, напевность, мелодический строй стиха часто оказываются организующим началом в лирике белорусского поэта.

Напомним, что М. Богданович пришел в поэзию, опираясь на народную традицию, которая и привлекла его внимание к звуковой игре.

Проблема соотношения звука и смысла - одна из самых дискуссионных в литературоведении. По этому вопросу существует большое количество литературы. Еще Платон в диалоге "Кратил" высказал мысль о том, что ассоциации, рожденные звуками, являются своего рода значениями, присущими звукам речи. Латинский писатель Августин в своем труде "Начала диалектики" писал о том, что лексическое значение слова соотносимо с теми ассоциациями, которые вызываются фонетическим обликом этого слова.

Попробуем рассмотреть звуковую организацию стиха М. Богдановича, т.е. те средства, которыми достигается "звукозапись" в оригинале и в его болгарской интерпретации. Подойдя к "материи", позволим себе рассмотреть ее подробно (насколько это возможно в рамках данного исследования). Приведем пример того, как в общей системе эвфонии располагаются звуки в последовательных звукорядах. Снова обратимся к первому четверостишию "Романса" (возьмем те звуки, которые повторяются в начале или в конце слова и в ударном слоге):

В оригинале:

З - р - а - р - а - з - а - а - з
с - з - с - с
о - и - и - т - о
з - р - а -р - з - а

В переводе:

к - р - к - р -а -з -а -з -а
с - и - с - и - а - а - а
и - и - с -с - с - с -и -а - а
к - р - к - р - а - з

При сравнении оригинала с его болгарским переводом видим количественное совпадение или несовпадение повторяющихся звуков: "з" в оригинале повторяется 7 раз, в переводе - (4); "р"- 4 - (4); "а" - 6 - (8); "с" - 2 - (3); "о" - 2 - (0); "т" - 2 - (0); "к" - 0 - (4); "и" - 0 - (4). Но в общей звуковой гармонии участвуют и другие звуки, например, звук "з" в слове "зорка" образует в первом двустишии анафору ("зор-ка... ўзышла.... Зямлёю... згадкі з сабою".

В переводе, поскольку слово "зорка" отсутствует, возьмем звук "з" в слове "изгря". В двустишии он образует тоже анафору ("изгря... земята... замря"). Звук "а" в слове "зорка" в первом двустишии оригинала образует эпифору ("Зорка Венера ўзышла... прывяла"), а в слове "ўзышла" - стык (ўзышла над).

В болгарском воссоздании звук "а" в двустишии образует два стыка ("Венера... над" и "душата замря") и эпифору ("Венера... земята... душата"); звук "с" в слове "светлыя" и во второй строчке оригинала образует анафору ("светлыя... сабой"), точно такую анафору встречаем в переводе ("спомени светли"); звук "о" в слове "помнишь" в третьей строчке оригинала образует рондо ("помніш... табою"), в переводе же в слове "кротко" звук "о", как и звук "к", образует рондо внутри слова ("кротко"); а звук "е" в слове "срещнах" - рондо "срещнах се" и анафору ("срещнах... теб").

Наиболее сложной считается перекрестная система аллитерации и ассонансов (gemintio), где сначала проявляется один звук, потом другой, третий... и снова повторяется первый, второй...

В том, что М. Богданович часто обращается к этой сложной, но особенно изящной эвфонии нетрудно убедиться на примере многих его стихотворений. Наша задача - исследовать, как переводчик добивается адекватности звучания, словесной инструментовки.

В каждой строчке четверостишия, как в оригинале, так и в переводе, наблюдается эта великолепная "игра" звуков:

в первом звукоряде сначала появляется звук "з", потом "р", потом "а" и снова они повторяются, хотя в другом порядке - "р" - "а" - "з" (в переводе: сначала появляется "к", потом "р" - "к" - "р", после этого идет "а" - "з" - "а" - "з" - "а");

во втором звукоряде оригинала: "с" - "з" - "з" - "с" . . . (в переводе: "с" - "и" - "с" - "и". . .); в третьем: "о" - "и" - "и" - "о". . . (в переводе: "и" - "и" - "е" - "е" - "и").

Примерно такая же система эвфонии - все четыре перекрестные сохранены: анафорные в оригинале и в переводе - по 2; эпифорная - одна в оригинале и одна в переводе; стыки в оригинале - 1, в переводе - 2 и рондо в оригинале - 1, в переводе - 2.

Нельзя не согласится с тем, что если можно было бы перевести на язык алгебры гармонию, то стихи Богдановича (а так же и перевод Х. Попова) развернулись бы в логичную последовательность математической формулы. Кажется, из любого стихотворения М. Богдановича можно вывести закон "золотого сечения" поэзии" (Стральцоў 1965: 30).

Приведем еще один пример:
Па-над белым пухам вішняў,
Быццам сіні аганёк,
Бьецца, ўецца шпаркі, лёгкі
Сінякрылы матылёк.
Навакол усё паветра
Ў струнах сонца залатых, -
І ён дрыжачымі крыламі
Звоніць ледзьве чутна ў іх.
І ліецца хваляй песня,-
Ціхі, ясны гімн вясне.
Ці ня сэрца напявае,
Навявае яго мне?

(Багдановіч 1981: 32)

В русском переводе Б. Спринчана это стихотворение звучит так:

По-над белым пухом вишен,
Словно яркий огонек,
Вьется, трепетный и легкий,
Синекрылый мотылек
Воздух - свежий и прозрачный -
В струнах солнца золотых, -
Крылышками бьет по ним он,
Пробуждает звуки в них.
И волною льется песня
Величальная - весне.
Или это торжествует
Гимн цветению - во мне?

(Богданович 1985а: 5)

Русский и белорусский (как и болгарский) языки близкородственные, и перевод с них, особенно поэтический - исключительно тонкое дело. И здесь нужно особое художественное чутье поэта и интерпретатора.

Может быть, Б. Спринчану хотелось избежать повторения (не почувствовав всю прелесть тавтологии и ее значения в ритмике стиха М. Богдановича!) синего цвета в первой и четвертой строках и его огонек не "сіні", как в оригинале, а "яркий". Хотя, совершенно ничего не теряя в ритмике, он мог бы сохранить цвет огонька, ибо по звучанию эпитет "яркий" совпадает с эпитетом "синий".

В своем воссоздании на русском языке М. Наталич сохраняет прелесть тавтологии белорусского подлинника:

По-над белым пухом вишен,
Словно синий огонек,
Бьется, вьется быстрый, легкий
Синекрылый мотылек.

(Богданович 1985б: 26)

Во вторую и третью строфы Б. Спринчан вносит довольно много от себя: у него воздух и "свежий" и "прозрачный", а нагромождения местоимений "ним, "он", "них" делает его стих далеким от совершенства и виртуозности, присущей стиху М. Богдановича.

Там, где в оригинале песня льется, словно "ціхі, ясны гімн вясне", (тихий, ясный гимн весне), в его переводе слышится песня "величальная - весне". Вопрос Богдановича "ці ня сэрца напявае, // навявае яго мне? " приобретает другой смысл: "торжествует гимн цветению - во мне".

Бронислав Спринчан остается верным своей собственно поэтике и в переводе. Его торжественно-романтические интонации перекрашивают голос М. Богдановича, чего нельзя сказать о переводе М. Наталич:

А вокруг прозрачный воздух
В струнах солнца золотых, -
Мотылек звенит чуть слышно,
Трепетно касаясь их.
И волною льется песня -
Тихий, чистый гимн весне.
То ли сердце напевает,
Навевает его мне?

(Богданович 1985б: 26)

Для сравнения приведем и два болгарских перевода. Первый из них принадлежит Н. Вылчеву:

Сред разцъфналите вишни,
синьо пламъче почти,
хвърка, литва, пак се връща -
пеперудка вън лети.
Утрото огряват сякаш
златни няколко слънца,
под които миг не спират
двете трепкащи крилца.
И звъни и тиха песен -
светъл химн на пролетта.
Може би ми я нашепва
кръговратът на кръвта?

(Вълчев 2000: 65-66)

И в этом переводе есть немало изменений в лексике и в образности, даже слово "сонца" М. Богдановича превратилось в "златни няколко слънца" (в золотые несколько солнц), но Н. Вылчев старается как-то балансировать, компенсировать свои замены.

Во всех выше приведенных переводах ощущается тенденция к образной усложненности, которой нет в оригинале, потому что автор всегда воздерживался от избыточности слов.

А вот и перевод Х. Попова:

Над избухнал пух на вишни
синьо пламъче трепти -
лека, крехка, синекрила
пеперудата лети.
В слънчевите златни струни,
сплели цялото поле,
тя едва-едва дочуто
звънва с пърхащи криле.
И се лее тиха песен -
химн на пролетния ден.
Може би сърцето пее,
пее този химн за мен?

(Багданович 1984: 36)

Нельзя не порадоваться такой поистине хорошей интерпретации! Как будто М. Богданович сам воссоздал свое стихотворение на болгарском языке. Только к этому переводу можно отнести эпиграф из П. Верлена: "Музыка, прежде всего":

Музыка паэзіі!
Але хто яе пачуе? -
Можа, толькі сам паэт.

В вопросе М. Богдановича и в его ответе как будто сосредоточен идейный замысел стихотворения: звуки этой чарующей музыки, звуки поэзии может слышать только поэт. Только поэт может ощутить ее своей душой.

Б. Спринчан переводит последние две строки так:

Вряд ли кто ее услышит.
Разве только сам поэт.

М. Наталич:

Кто же, кто же ее услышит?
Может, только сам поэт.

Н. Вылчев переводит концовку стихотворения:

Тях единствено поетът
може би ги чува тук.

Болгарский поэт-переводчик предпочел использовать вместо художественного приема "вопрос-ответ" условное "може би" (быть может) и конкретизирующее "тук" (здесь):

Но навярно я долавяш
само ти, поете, ти.

И во второй болгарской интерпретации отсутствует риторический вопрос, но, используя повторение "само ти, поете, ти" (только ты, поэте, ты), переводчик приближается к замыслу оригинала, с одной стороны, и к его интонационно-музыкальному строю - с другой. Хотя не мешало бы ему, на наш взгляд, сохранить прием "вопрос - ответ" белорусского оригинала. К примеру: "Но кой я чува? // само ти, поете, ти".

Каждый из переводчиков привнес что-то свое в прочтение подлинника, компенсируя потери, вызванные необходимостью, но при этом нельзя забывать о том, что главное в процессе воссоздания - эмоциональная убедительность.

Художественные компенсации, как убеждают на примеры конкретного анализа переводов, вещь довольно коварная. Пользоваться этим приемом надлежит весьма осторожно, умеренно и только в духе оригинала.

Стихотворение М. Богдановича не имеет названия. Но его эпиграф "Музыка, прежде всего" из П. Верлена - выполняет эту направляющую функцию. С первой до последней строчки, в каждом слове, в каждом знаке препинания звучит Музыка.

Современные музыковеды выделяют звучание как основной музыкальный феномен, который реализуется в специфической оркестровой инструментовке и в манере исполнения и воплощается через гармонию и тональность, а также мелодическую плотность, ритмику и тектонику, которые и являются высшими формами организации звучания.

В поэзии звуковая совокупность стиха, которая специфически реализуется в звуковой инструментовке (эвфония оставляет лишь часть ее) и в манере исполнения и которая, с другой стороны, структурно воплощается через интонацию, ритм и рифму в стихотворные и строфические формы.

 Излюбленный поэтический прием М. Богдановича - звуковые повторы. В "Кратком словаре литературоведческих терминов" Л. Тимофеев определяет звуковые повторы как "повторение сходных звуковых сочетаний в словах, которые писатель использует в стихе для придания большей выразительности". Далее он продолжает: "Таким повторением созвучия поэт как бы выделяет слова, имеющие особое значение в стихе, подчеркивает их смысл, нарастание интонаций" (с. 49).

Приведем пример того, как в общей системе звучания располагаются звуки в последовательных звукорядах. Обратимся к первому четверостишию. Возьмем те звуки, которые повторяются в начале или в конце слова и в ударном слоге:

П - а - н - п - а - н
ы - ц - ц - и - и - н
ы - е - ц - ц- е - ц - ц - к - и - к - и
и - ы -ы - ы -

В болгарском переводе:

Н - а - и - у - а - у - н - и - н - и
и - н - е - е - и-
л - е - к - а - к -е - а - е - а
е - е - а - е

При сравнении последовательности повторяющихся звуков в первой строфе оригинала и его болгарском переводе видим количественное совпадение или несовпадение повторяющихся звуков: звук "а" повторяется 2 раза, а в переводе - (5 раз); звук "н" - 3 - (4); звук "и" - 5 - (5); звук "к" - 2 - (2).

В переводе отсутствует повторение звуков "п", который в оригинале повторяется 2 раза, звук "ы" в оригинале - 5 раз, "ц" - 5 раз и звук "е" - 2 раза. Вместо них в переводе повторяются звуки, отсутствующие в оригинале: звук "у" - 2 раза; звук "е" - 8 раз.

В третьей строфе оригинала:

И - и - ц - ц - а - а -
и - и - с - н - ы - ы - н - н
ц - и - н - с - э - ц - э - н
н - а - а - н

И в болгарском переводе:

И - е - е - и - е - е
и - н - н - и - е
о - е - и - е - о - е - е
е - е - и - и - м - н - н - м - е

В этой строфе оригинала повторяются звуки: "и" - 5, в переводе - (6); звук "н" - 7 - (4). В переводе повторяющихся звуков оригинала отсутствуют: "ц" - 4, "а"- 4, "с" - 2, "ы" - 2, "э" - 2 раза. Вместо них в переводе встречаем повторяющиеся звуки: "е" - 12, "о" - 2 и "м" - 2 раза.

Обобщая результаты проведенного сравнения последовательности повторяющихся звуков, можно заключить, что:

1) аллитерации (повторения в строке, фразе, строфе однородных согласных звуков) у М. Богдановича и в болгарской интерпретации его стихотворения сопровождаются ассонансами (повторением гласных звуков);

2) в двух четверостишиях встречается совпадение повторяющихся согласных звуков в оригинале и переводе: "н" - 10, в переводе - (8); "к" - 2 - (2); совпадение повторяющихся гласных звуков: "а" - 2 - (5); "и" - 10 - (11);

3) вместо повторяющихся согласных звуков в оригинале: п - 2, ц - 9, с- 2 (11), в переводе повторяется только звук м - 2 раза; а вместо повторяющихся гласных: ы -7, е - 2, а - 4 и э - 2 (15) в переводе повторяются: у - 2, е - 20, о - 2 раза (24);

4) наиболее сильно задействованы в звуковой организации оригинального стихотворения звуки "ц", "н", "ы", а в переводе преобладает повторение гласных звуков "е" "о".

Целесообразно в этой связи вспомнить классификацию звуковых повторов, сделанную Б. Гончаровым в его книге "Звуковая организация стиха и проблема рифмы":

1. Многократное повторение какого-либо слова, придающее ему новые интонационные оттенки.

2. Звукопись (этот условный термин используется для обозначения понятия, родового по отношению к аллитерации и ассонансу и однозначного инструментовке). Подобно Л. Тимофееву, Б. Гончаров определяет звукопись как "подбор звуков в стихотворной речи, приводящий к определенному художественно-выразительному эффекту".

3. Созвучие внутри строки ("внутренняя рифма").

4. Рифма (звуковой повтор композиционного значения, связывающий две строки и тяготеющий к их концу).

Исследователь рассматривает стих в фонетическом отношении как "органическое единство ритмической и интонационно-синтаксической структуры", Б. Гончаров настойчиво акцентируя внимание на важности интонации и на том, что звуковые повторы подчинены интонации. Он приводит множество примеров субъективных звуковых значений, отмечая, что повышенная звуковая наполненность и замедленность темпа стиха приводят к тому, что повторы звуков, незаметные в обычной речи, становятся ощутимы.

Несомненно, что звуковые повторы создают опору для интонационного выделения наиболее эмоционально окрашенных слов и, подчеркивая семантику слов, выступают как бы в роли курсива.

Многие исследователи подчеркивают, что интонационная и поэтическая оркестровка звуковой системы в определенной степени основана на повторяющихся сочетаниях звуков (согласных и гласных). Со своей стороны, они могут быть: сильные и слабые, голосовые и шумные, согласные; носовые, щелевые, смычные звуки, свистящие, звонкие и глухие звуки, твердые и мягкие согласные, высокие и низкие звуки, шумные и сонорные, напряженные гласные; краткие и долгие звуки, открытые и закрытые, ударные и неударные, полные и редуцированные звуки, придыхание, дифтонгизация, лабиализация, палатализация, ассибиляция и пр.

Все эти фонологические тонкости и нюансы оставим на рассмотрение лингвистов, языковедов. К тому же, по нашему убеждению, вряд ли можно разгадать музыку стиха М. Богдановича, пускаясь в подобные подсчеты звуковых совпадений и несовпадений повторяющихся согласных и гласных звуков оригинала и его болгарского перевода.

Проведенный нами сопоставительный анализ убеждает в том, что количественные совпадения переданных в переводе "смысловых единиц" или точное копирование звукорядов: система эвфонии стиха; последовательные звукоряды; анафоры, эпифоры, стыки и рондо, и даже перекрестная система аллитераций и ассонансов (gemintio), не приводят переводчика к намеченной цели.

Лишь только все эти компоненты, взятые вместе, в общем звучании стиха М. Богдановича (в его звуковой стихии, где звукосмысловая связь приобретает особое качество, позволяющее звуковым образам слов заменять зрительные представления) оказывают свое особое воздействие и создают магию звучания. Загадка музыкальности поэзии Максима Богдановича, как и великолепная "игра" звуков в оригинале и в болгарском переводе Х. Попова, сокрыта в звуковой совокупности стиха, реализованной во всей звуковой инструментовке, в последовательности звуков и их сочетаний, связанной с глубинным мировосприятием поэта и с ощутимым присутствием всеобъемлющего образа Музыки.

Загадку поэзии М. Богдановича можно искать и в его поэтической манере исполнения, структурно воплощенной через интонацию и ритм, через гармонию и тональность, через мелодическую плотность, ритмику и тектонику, которые и являются высшими формами организации звучания.

Все эти категории звучания становятся эстетическим феноменом лишь тогда, когда приобретают специфическую дополнительную, коннотативную значимость поэтической строки. Гармония между звучанием и образом не результат их прямого и непосредственного соответствия. Эффект возникает при гармоничном их сосуществовании в более широком контексте - строки или строфы всего произведения.

Сопоставительный анализ стихотворения "Па-над белым пухам вішняў..." и его болгарского перевода выявляют то, что его звучание принадлежит к основной характеристике произведения, в котором Музыка является действующим лицом. Магия звучания в гармонии смыслового образа и звучащей строки несет дополнительную смысловую нагрузку в создании главного эстетического образа, принимая непосредственное участие в создании эстетической ценности всего произведения. Вот почему столь велика роль звучания в процессе создания литературного произведения и его восприятия, а следовательно, и перевода.

В болгарском исполнении Х. Попова (несмотря на некоторые пропуски), Музыка - действующее лицо, точно так же как в белорусском оригинале: "едва-едва дочуто звънва с пърхащи криле" (еле-еле слышно звонит порхающими крыльями). Звуки музыки... И в этой магии звуков осуществлен призыв П. Верлена: этот еле-еле слышный звон, когда дотрагивается до золотых струн солнца порхающий, словно синий огонек, синекрылый мотылек, и рождается, как у М. Богдановича, тихий, ясный гимн весне. Рождается, словно Венера из морской пены, и все исчезает. Даже мысли. Ибо эти звуки насыщают все пространство. Пространство и вокруг, и в душе - и поэта, и переводчика.

В болгарском переводе Х. Попова, как и в белорусском оригинале, гармония между звучанием и образом не является результатом их прямого соответствия. Эффект возникает при гармоничном сосуществовании в более широком контексте (строка, несколько строк, строфа), когда расширяется возможность выбора подходящих звуковых сочетаний, а перевод выполняется по "законам гармонии" звуков, когда объединяются "звуки, которые любят друг друга" (Моцарт). В переводе эпиграф "Музыка, прежде всего" из П. Верлена выполняет направляющую эстетическую функцию. В нем, как и в белорусском подлиннике, с первой до последней строчки, в каждом слове, в каждом знаке препинания звучит Музыка. Она - главное действующее лицо.

Рассматривая перевоплощения поэтического произведения, нелишне вспомнить о том, что каждое искусство имеет две стороны - техническую и творческую. Что касается художественного перевода (особенно поэтического!), то как вид искусства он имеет те же две стороны - не только "перевод" произведения с одного языка на другой, но и "перевод" из одной национальной культуры в другую.

Вот почему в понятие "смысл" входит не только слово как "смысловая единица", но и авторское видение мира, выраженное словом. А в понятие "материя" - не только звуковая организация речи, которую мы попытались проследить на небольшом материале, не только метрика, ритмика и строфика (к сожалению, объем данного исследования не позволяет углубиться в этом направлении), но и нечто иное, что составляет таинство поэзии: словесная и музыкальная стихия. "Входит" сюда и спонтанность поэтического слова, его звучание в "мыслезвуках", экспрессивность всей системы выразительных средств - все то, что называется магией, чудом художественного слова.

Искусство художественного слова, как и любое искусство неповторимо:

Кто мог бы стать Рембо? Никто из нас,
И даже сам Рембо не мог бы лично
Опять родиться, стать вторично
И вновь создать уж созданное раз.
А переводчик - может!...
... Сверхтайное творится:
Сейчас неповторимость - повторится.

(Новелла Матвеева)

"Неповторимость" художественного слова гениального белорусского поэта Максима Богдановича повторяется в болгарских интерпретациях Христо Попова.

Звучит "Романс" Максима Богдановича на болгарском языке. Над болгарской землей "восходит" Венера Максима Богдановича. Так же к небу рвется торжественный хорал, так же волнующе возвышенно, светло и грустно звуки сливаются, словно души влюбленных в поднебесье. И замирают... Слышится "магия звуков" стихотворения "Па-над белым пухам вішняў...". И в этой "магии" - осуществленный призыв П. Верлена: "Музыка, прежде всего".

А когда музыка поэзии рождается " по законам гармонии" звуков, "любящих друг друга", тогда, как будто на самом деле, "Сверхтайное творится"!

Подлинное искусство художественного воссоздания поэзии с одного языка на другой возможно при условии "сопереживания" (термин А. Тарковского). Для переводчика Христо Попова свойственны: полное вхождение в текст и в подтекст переводимого произведения; вживание, "сопереживание"; проникновение в художественную суть подлинника до такой степени, что уже невозможно различить "где, чья кровь".

Мы полностью согласны с русской поэтессой Мариной Цветаевой, которая считает, что поэзию может переводить "только поэт". Но в ходе своего исследования мы убедились, что бывают "исключения" из любых правил. И к таким исключениям в самом хорошем смысле этого слова относятся переводы Христо Попова. Он публично не изъявлял себя поэтом, не издавал поэтические сборники, но среди его переводов есть настоящие образцы виртуозного воссоздания произведений Я. Купалы, Я. Коласа и М. Богдановича.

Христо Попов, несомненно, надарен внутренним чутьем, художественной интуицией, духовным зрением поэта. Его мастерство перевоплощения - это не трансформация смысловых единиц из текста оригинала в текст перевода, а вдумчивое прочтение подлинника и воссоздание его целостного художественного единства на болгарском языковом материале.

Художественный перевод - "высокое искусство" (К. Чуковский). Хотя искусство перевода не абсолютно "самостоятельное", переводчик должен помнить о той "намеренной свободе, без которой не бывает приближения к большому в целом" (Б. Пастернак).

Как у каждого вида искусства, у перевода, особенно поэтического, должна быть своя муза, о которой говорит в своем стихотворении Новелла Матвеева: "Та муза, чей приход (всегда - последний) был предназначен только одному". Не исключено, что такой музой могла стать невидимая двойница Эрато, покровительница любовной лирики, так как, думается нам, перевод - это, прежде всего, влюбленность и вдохновение.

Влюбленность в индивидуальный мир выбранного поэта. Не "слепая" юношеская, а влюбленность серьезного вдумчивого интерпретатора, который может соизмерять свой дух с духом переводимого поэта. И через глубину заинтересованности его творчеством, через проникновение в слово может постигать и вдохновенно воссоздавать его поэтический мир. Лишь тогда можно говорить о том, что перевод - художественный!

Несмотря на то, что в болгарских переводах М. Богдановича встречаются некоторые несовпадения (в поэтической структуре; стилистическая и семантическая приблизительность образов; сглаживание, усреднение оригинала, невольная подгонка под заранее известный ранжир; описательность и излишняя вольность в прочтении подлинника), сопоставительный анализ болгарских (и русских для сравнения) переводов дает нам основания сделать вывод о том, что в целом переводчики стремились не к трансплантации структуры образов, а воссоздавали ее на ассоциативно-эвристической почве болгарского языка.

Исследуя рецепцию творческого наследия гениального белорусского поэта в Болгарии, мы прослеживаем, как с выходом первого болгарского сборника "Золотые струны" (Багданович, 1984) интерес к его творческому наследию возрастает.

Появляется необходимость новых болгарских изданий, новых переводов. В начале нового тысячелетия выходят две Антологии белорусской поэзии: "Антология белорусской поэзии", в которую вошли шесть произведений М. Богдановича в переводе Х. Попова (Антология 2000) и авторская антология переводчика Найдена Вылчева "Белорусская моя тетрадь" (Вълчев 2000). В ней болгарский переводчик публикует четырнадцать новых воссозданий белорусского поэта.

Два года спустя болгарское издательство "Илинда - Евтимов" ЕООД выпускает сборник избранных стихотворений Янки Купалы, Якуба Коласа и Максима Богдановича, в который были включены еще тринадцать, специально для сборника сделанных переводов талантливой переводчицей белорусской поэзии Зоей Василевой (Могъщият 2002).

Благодаря творческим удачам Христо Попова, Найдена Вылчева и Зои Василевой творчество Максима Богдановича органично входит в болгарскую поэтическую сокровищницу.

* * *

1. Размышление о перевоплощении поэтического произведения приводит к мыслям о том, что:

• художественный перевод как вид искусства имеет две стороны - техническую и творческую;

• это не только "перевод" произведения с одного языка на другой, но и "перевод" из одной национальной культуры в другую;

• в понятие "смысл подлинника" слово входит не только как "смысловая единица", но и как авторское видение мира, выраженное словом;

• в понятие "материя" входит не только звуковая организация речи, не только метрика, ритмика, строфика, но и нечто иное, что составляет таинство поэзии (словесная и музыкальная стихия, спонтанность поэтического слова, экспрессивность всей системы выразительных средств) - все то, что называется магией, чудом художественного слова.

2. Сопоставительный анализ переводов М. Богдановича на русском и болгарском языках подтверждает следующие истины:

• поэтический перевод должен быть близок к оригиналу не только синтаксической структурой, ритмикой, но, прежде всего, эмоциональной достоверностью;

• художественный перевод - путь к совершенствованию, ибо каждое настоящее произведение искусства имеет своей конечной целью совершенствование души, расширение ее горизонтов;

• за каждым из переводчиков М. Богдановича - своя человеческая, творческая индивидуальность. Каждый из переводчиков, воссоздавая белорусский оригинал, совершал "поездку вглубь себя", что повлияло на его прочтение подлинника;

• от индивидуальной "поездки" в глубины собственной души во многом зависит качество индивидуального воссоздания.

3. Неповторимость художественного слова гениального белорусского поэта М. Богдановича повторяется в лучших болгарских интерпретациях Х. Попова благодаря тому, что:

• для него мастерство перевоплощения - не трансформация смысловых единиц из текста оригинала в текст перевода, а вдумчивое прочтение подлинника и воссоздание его целостного художественного единства на болгарском языковом материале;

• он наделен внутренним чутьем, художественной интуицией, духовным зрением поэта;

• ему свойственно: полное вхождение в текст и в подтекст переводимого произведения, проникновение в художественную суть подлинника до такой степени, что уже невозможно различить "где, чья кровь", способность обнаруживать в оригинале и воссоздавать в переводе музыкальность ритма и удивительную пластичность метафор, сохранять непосредственность и свежесть поэтического видения белоруса.

С выходом первого болгарского сборника "Золотые струны" (Багданович 1984) интерес к творчеству большого белорусского поэта возрос. Появилась необходимость новых переводов, о чем свидетельствует выход авторской антологии переводчика Н. Вылчева (2000), в которую вошли 14 новых переводов белорусского поэта и нового сборника (Могъщият 2002), в котором опубликованы еще 13 новых переводов его произведений.

© Роза Станкевич
=============================
© Електронно издателство LiterNet, 16.09.2005
Роза Станкевич. Янка Купала, Якуб Колас и Максим Богданович в Болгарии. Варна: LiterNet, 2005