СОПРОТИВЛЕНИЕ БЕСПОЛЕЗНО!

Павел Парфин

web | Посвящение в Мастера

8.

...У хозяйственного Коровина нашлась телефонная карточка. Гриценко сходил за квартал, позвонил дочери. Таксофон смотрелся грязно-серебристым грибом-трутовиком на обыкновенном бетонном столбе с кланяющимся фонарем наверху. Какой-то шутник опустил металлический обруч, к которому крепился таксофон, почти до самого низа столба, до краев дымящейся урны. Вот и пришлось Гриценко крутить номерной диск, сидя на корточках, и, морщась, нюхать смрад тлеющих окурков и прочего мусора. Серега хотел соврать Машке, что, мол, занят по горло, мол, во всю ищет работу, поэтому раньше ночи не жди и ложись спокойно спать, не волнуйся, мол, за отца... но дочери не оказалось дома.

Возвращаясь в обитель вурдовампов, он подобрал с дороги, среди листьев, замоченных с мокрой пылью (рядом сочилась, подтекая, колонка) три краснобоких яблока. Сполоснул под шумной струей воды и, пока шел, ни о чем не думая, съел их. При этом не понял ни вкуса, ни смысла такой пищи.

К вечеру, около пяти, когда солнце, будто передумав садиться, замерло на высоте птичьего полета и теперь с близких небес дарило наугад бесхитростное тепло и нежность, Гриценко отправился на Первомайку.

“Надкушенным яблоком август темнеет в ночи за окошком...” Нет, до наступления ночи оставалось не меньше четырех часов неги и ленивого покоя - милых каждому живому атрибутов последнего месяца лета. Да и денек, незаметно оборачивавшийся вечером, больше походил на целое яблочко, желтолобую антоновку. Скорее, даже на златоглавую луковицу - таким же запашком тянуло вокруг, сладковатым и острым одновременно, как от свежеочищенной цибули. Вдобавок из-за чьего-то стального забора в нос пахнуло пряным дыханием кореандра. Гриценко подивился своему обострившемуся, точно у собаки, нюху. Но главного запаха, который Серега безотчетно искал, нигде не было.

Наступила пора последних возвращенцев из летних отпусков, начиналась дружная копка картошки и время всяческих солений и маринадов. Август, точно ангел, спустился с небес и, на подлете благословив на подготовку к зиме, мягко подталкивал людей к участию в круговороте хозяйственно-обрядовых дел, повторявшемся вот уж какой десяток тысяч лет. Но Гриценко так далеко был от этого. Сейчас им двигало незнакомое чувство, которое бы в жизни он назвал жаждой мести.

Гриценко укрылся в сухом, казалось, безвоздушном сумраке кирпичной арки. Та находилась в доме, стоявшем почти напротив, под небольшим углом к офису фирмы “Бокс Лтд”. Офиса-то, по сути, никакого и не было. По крайней мере снаружи не видать было. Лишь выкрашенная в черный цвет кованая решетка, огораживающая вход в полуподвальное помещение в двухэтажном особняке. Недавно его стены покрыли сиренево-розовой фасадной краской, и теперь домик сверкал в красноватых лучах заходящего солнца, точно свежеотчеканенная копейка.

С четверть часа пристально всматриваясь через дорогу - не показался ли за решетчатой дверью злыдень Артем Бойко, Гриценко вдруг сделал открытие: “Так то ж моя решетка! Ну и ну! Я ж ее полгода назад ковал!” В момент наивысшего изумления Серегу и застигла серо-голубая “пятерка”. “Жигуленок” подъехал со стороны центра, резко припарковался справа от красной “дэу”, заглушил мотор, но уже через три-четыре минуты завелся, когда, осоторожно отворив решетчатую дверь, на пороге показался Артем Бойко. Гриценко, разинув рот, успел только заметить, что “Маруани”-то теперь больше не “Маруани”: “Боже правый, в якой же перукарне его так обкорнали?!” - как в следующие десять секунд безжалостно стриженный Артем шмыгнул в “жигуленок”, машина резво подала назад и, по-кошачьи взвизгнув тормозами, умчалась в центр. “Мать их!! Шо ж за гады мне дорогу перешли?!” - ругнулся вдогонку Гриценко.

Совсем стемнело. Серега бесцельно бродил по городу. Вздумал купить пива - передумал. Жажду испытывал, но хотелось не пива, иного... Вдруг вспомнил, что дома есть телефонный справочник. “По номеру телефона несложно адрес вычислить”. И Серега махнул домой, вошел за полчаса до полуночи.

В доме было темно, лишь светился экран телевизора - шел какой-то триллер: вот на весь экран показали ужасно свирепую морду с могучими клыками. “Тьфу, как Машка такую гадость может смотреть!” Неслышно застыл на входе в комнату.

Дочь, почувствовав его присутствие, повернула к отцу лицо - даже в полумраке было заметно, какие у нее воспаленные, вспухшие от слез глаза.

- Привет, Марусь. Не знаешь, где телефонный справочник? - осторожно из темноты спросил Гриценко.

- Зачем он тебе?... Там, в тумбочке под телефоном... Папа, где ты столько времени был? Опять ты, как той ночью... Я даже дяде Саше Спинову звонила...

Смутившись, Гриценко не ответил, вернулся в коридор, в темноте оступился, неловко покачнулся и дотронулся рукой до стального рожка для обуви, висевшего на гвоздике. В тот же миг Серегу будто током ударило: “Скоро двенадцать! Значит, я снова нечистью стану. А как же Машка?! Она же до сих пор ничего не знает! Шо будет, когда она увидит меня таким, с клыками? Мабуть, расстроится... Е, какое там “расстроится”! Я ж захочу ее... того самого!... Может, и вправду сделать ее вампиром? Или, как там, вурдовампом? Шоб не мучилась. Боже, шо за мысли!”

А есть уже хотелось жутко. Но не борща, которым пахло с кухни, или картошки с грибами, или макаронов по-флотски... “Сейчас бы стакана три свежей крови, - глотнул мечтательно слюну Гриценко. Посмотрел на часы. - Еще пятнадцать минут, а уже как крови охота! Шо ж будет дале, когда стукнет двенадцать? Эх, мать их!”

И тут Серегу прямо-таки осенило, вовремя, можно сказать, осенило: станция переливания крови! “Есть же такая! Кажись, на Двадцать лет Победы. Там-то кровь должна быть обязательно! И грызть никого не нужно. Съезжу... нет, лучше схожу дворами, а то, не ровен час, загрызу кого-нибудь по дороге”.

- Скоро буду, - Серега невнятно буркнул дочери - отвернувшись, та в отчаянии уткнулась лицом в ладони.

Гриценко стыдился своих намерений. Он жил на Красногвардейской, в квартале, который граничил с рядом магазинов, торговавших продуктами, обоями, шкафами-купе и компьютерами. Через семь минут Гриценко вышел к Дому связи. Навстречу попадались редкие прохожие - в основном выпивший народ, бабки, наконец свернувшие всепогодную торговлю семечками и цигарками, да зевающие мордастые таксисты, больше похожие на ночных рэкетеров, чем на услужливых водителей. Не оборачиваясь и не глядя по сторонам, Серега поднялся к спящему ЦУМу (стены его, с двух сторон обставленные лесами, находились во власти строительной лихорадки), оттуда минут за двадцать, если идти быстрым шагом, он должен достичь конечной цели. “Как же я проберусь на эту самую станцию, когда там на окнах и дверях наверняка решетки?” - внезапная тревога охватила Серегу. Однако не успел он толком поломать над этим голову, как ему буквально на голову упали какие-то парни.

Гриценко был на подходе к Липкам - части Петропавловской, называемой так из-за растущих вдоль улицы старых лип и еще из-за какой-то неизвестной Сереге традиции. Он хорошо запомнил тот момент: Серега как раз проходил мимо могучего дуба, рядом с которым была вкопана табличка: “Прыродно-заповидный фонд Украины. Дуб. Охороняеться законом”. Дуб, неслышно похрапывая, подпирал металлическую ограду, за которой укрылся вымирающий детский садик...

И тут на голову Гриценко, будто желуди, с дуба упали двое парней и еще трое перелезали через ограду. “Вы шо, хлопцы, - з дуба впалы?!” - с некоторым испугом возмутился Серега, стряхивая с себя нападавших. “Щас ты, бл..., побазаришь у меня! Кровью, сука, умоешься!” - кто-то, разя луковым перегаром, выпалил ему в лицо. И хотя мгла стояла почти что кромешная (ни одного горящего фонаря поблизости), Гриценко со всей ясностью разглядел, что нападавшие - далеко не “новые арии”, а скорее всего дети пролетариев с какой-нибудь полубандитской Баумановки, Косовщинской или Роменки. А судя по их крепкой комплекции и басовитым голосам, налетчиков смело можно было отнести к эдаким “сборовцам”-переросткам... Когда Гриценко увидел их, ему стало страшно. Не к месту вспомнил он боль и стыд недавних побоев, когда его ногами и клюшкой, клюшкой, клюшкой... Вдруг он углядел в руках одного из хулиганов черенок от лопаты. “Ох, заточили! Точно осиновый кол...”

И побежал трусливо вверх по Петропавловской, вдоль всякое видавших лип, прямиком к старому кладбищу. А те пятеро - следом за ним. Пыхтят, матерятся... Бах - в Серегину спину угодил камень, острючая боль поясницу пронзила, даже по ногам ударила. Гриценко и остолбенел. Чего это он в самом деле бежит, как поганый пес?...

Казалось, всего-то на миг смутила Гриценко та стыдливая мысль, и вот уже он сам себе ответ приготовил, как вдруг всколыхнулась топкая его память и вызвала из неразборчивых глубин своих образ... Лысого-толстого (первого, из кого вурдовамп Гриц высосал кровь). И не просто напомнила о нем - поведала новую историю, да с такими неожиданными подробностями...

...В замок трансильванской графини Элизабет Батори, родившейся черт знает когда - в 1560 году, внезапно ввалился Бритоголовый Здоровяк (знакомый нам по другой истории под именем Лысый-толстый). Свой девятнадцатый год рождения он отпраздновал накануне - 16 августа 2001 года.

- Опять ты, - поморщилась графиня. - Глаза бы мои тебя не видели!

В ответ Здоровяк лишь обреченно застонал. Мадам Батори, нехотя отложив в сторону недоеденную ногу молодой служанки, тихо приказала: - Поди сюда!

- Постойте! - Здоровяк принялся судорожно рыться по карманам.

- Зря стараешься. Больше не поймаешь меня... на резиновую кожу.

- А это? - Здоровяк предложил графине початую бутылку водки, прихваченную на похмелье. Понюхав, мадам Батори с отвращением оттолкнула бутылку:

- Как вы в будущем пьете такую гадость?!

- Тогда жевачку? - наш герой неуверенно протянул графине «Дирол».

- Зачем это?

- Чтобы жить с усмешкой.

- Что?! Да как ты смеешь! - закричала графиня, презирающая беспричинный смех и бестолковую радость. - А что это у тебя в том коробке? - вдруг заинтересовалась она.

- В каком? Вот в этом - спички, - и Здоровяк продемонстрировал мадам Батори, как зажигается спичка. Графиня вмиг обомлела от такого чуда.

- А вот в этом... Хи-хи-хи, - юноша глупо захихикал. - Здесь, мадам, колдовское зелье.

- Так уж и колдовское, - скептически отозвалась графиня, знавшая толк в черной магии. - Дай сюда... Трава. Опять вздумал меня дурачить?!

- Это не просто трава. Мадам, это марихуана, - оглянувшись по сторонам, заговорщическим шепотом выдал наш герой.

- Так что с того?

- Ну... Можно косячок курнуть.

- Зачем? - графиня сняла со стены плеть со стальными шариками на конце и приготовилась хлестнуть Здоровяка.

- Я же сказал вам: это колдовская трава. Она поведет вас в другие миры, раздвинет границы сознания...

- Если в тех мирах водятся молодые упитанные крестьянки, которые, увы, с некоторых пор перевелись у меня... Гони свой косяк!

Здоровяк курил марихуану, с упоением выдыхая дым в рот графини. Наш герой курил и одновременно целовал красивую мадам Батори, уже порядком прибалдевшую. Незаметно от нее юноша лишал ее одежды... Но представлялось ему совсем другое.

-...Такое даже под кайфом не привидится! - Здоровяк покрутил головой и побежал что есть сил.

Он бежал по пустынным ночным улицам маленького провинциального городка, разгоняя руками водянистый свет фонарей. Накрапывал дождь. Чугунные тела фонарей стояли, будто в поту, в мириадах черных капель. Фары авто алчно сверкали из ночи. Вокруг не было ни души, ни деревца...

...Элизабет с изумлением озиралась: вокруг было столько разноцветного света, невообразимого шума, музыки и чужих волнующих запахов. Тело само отдавалось новому ритму. Лысый парень с красным камнем в мочке левого уха, назвавшийся ди-джеем Славко, командовал тусовкой, облаченной в блестящий шелк и искусственную кожу. По лицам танцующих стекали капельки пота.

Элизабет захотелось писать. Выйдя из туалета, где даже бумага была синтетической, она подошла к барной стойке и заказала бокал мартини. Фи! От мартини несло нашатырным спиртом! На голове бармена хорошо были заметны рожки, сзади между ног телепался черно-бурый хвост.

К своему стыду Элизабет почувствовала острый приступ голода. Ей казалось, что если сейчас же она ничего не съест, то непременно пропустит что-то очень важное, не узнает главного...

- Мистер дьявол, не найдется ли у вас чего-нибудь... настоящего? - с таким вопросом Элизабет обратилась к бармену.

- Настоящего? - ухмыльнулся бармен с рожками и хвостом. - Разве тебя зовут Ева?

- Нет. Я Элизабет Батори, продлившая свою молодость, купаясь в крови девственниц.

- Это круто. Тогда держи, - бармен протянул Элизабет яблоко...

...Кто-то дышал Здоровяку в затылок, кто-то наступал ему на пятки, а вокруг как назло - наглухо закрытые двери подъездов и ночных магазинов, ни души, ни деревца.

И вдруг впереди - какой-то одинокий ствол, мокрые ветки совершенно без листьев, будто на дворе конец октября.

Здоровяк с разбегу прижался к одинокому дереву, почувствовал беззащитный ток его сока. Подняв к ночному небу взгляд, полный слез, Здоровяк увидел яблоко. Единственное яблоко на случайном дереве. Юноша потянулся к нему всем телом, всей душой...

...Есть! Элизабет с оглушительным хрустом откусила добрую треть яблока - из него в лицо бармена брызнул алый сок.

- Ну и что теперь тебе ведомо? - вкрадчивым голосом спросил бармен, наливая Элизабет второй бокал мартини. Сейчас от вина пахло редким букетом трав.

- Не твое чертячье дело! Пора с этим кончать!! - угрожающе рыкнула Элизабет, показав бармену клыки...

...Они давно выкурили марихуану. Когда Здоровяк поцеловал графиню, та аккуратно отстранила его голову и со словами «Пора кончать!» впилась в горло.

Торко, равнодушно наблюдая за привычным зрелищем, громко, громче сосавшей кровь графини, грыз яблоко.

...Гриценко круто развернулся и хотел было с разворота заехать в переносицу первому “сборовцу”, сломя дурную голову летевшему навстречу, да тот, гад, ловким оказался - под рукой проскочил. Зато второй налетел на Гриценковские клыки. Серега клацнул ими - и черенок для лопаты жалко звякнул об асфальт. Клацнул другой раз - и черная кровь фонтаном ударила из перекушенной молодой шеи. Но ни одной капли не обронил Серега, не дал пропасть кровушке, всю выпил без остатка. А мятое тело, будто пустую “тетрапаковскую” коробку из-под томатного сока, откинул прочь.

Ох и бежали от Гриценко, увидев такое, оставшиеся четверо! От одного из них явно воняло говном. “Сопротивление бесполезно!!” - вопил вдогонку как резаный Серега и ржал, ржал, сумасшедший...

Гриценко вмиг успокоился. И на хрена ему теперь та станция? Сыто икнув, пошел обратно домой. Потом, будто что-то вспомнив, вернулся, склонился над трупом, порыскал в карманах - нашел наполовину пустую пачку сигарет. Там же были спички. Мокнув спичку в каплю крови, сиротливо выступившую из раны на шее, написал на бумажной пачке адрес двухэтажного дома с клетчатыми окнами и запихнул обратно.

9.

На подходе к своему дому Гриценко неожиданно невесть отчего забеспокоился, решил позвонить дочери. Благо забыл отдать Коровину телефонную карточку. Позвонил от Дома связи.

- Маруся, добре запри дверь и не пускай меня. Чуешь? Шо бы я тебе не говорил - не пускай... Нет, подожди, шо я несу? Закройся в туалете и... Меня сильно избили, Марусь, так я не хочу, шоб ты видела меня таким. Тьфу, вот беда, господи!

В коридоре было темно и тихо, слышалось лишь ровное мурлыканье работающего холодильника. Включив свет, Гриценко впился взглядом в телефонный справочник. Насчитал сорок две фамилии Бойко, сокрушенно покачал головой: “Мать честная, как же мне всех прозвонить?”

Набрал номер Сашки Спинова.

- Саня, ты спишь? У меня новая беда. Нет, Людка не вернулась. Я скажу. Только ты не смейся и не думай, шо я псих какой-то. Хорошо? Саня... Короче: меня укусил вампир. Слышишь - вампир! И теперь я сам стал вампиром, точнее, як его... вурдовампом. Мне тоже несмешно. Я уже загрыз двоих, Саня...

За спиной Гриценко раздался испуганный вскрик. Враз обернулся - дочь! В больших глазах - ужас, по лицу волнами пробегают то свет, то тень... Серега, рыкнув сначала нерешительно, потом, обнажив желтоватые, как у заядлого курильщика, клыки... Зверь восстал в Гриценко, он кинулся, ощерив клыки, на дочь, та, пискнув, шмыгнула в туалет, щелкнула изнутри щеколдой. Серега со всей дури забарабанил кулаками по двери, стал рвать ее когтями, пинать, биться плечом и орать не своим голосом: “Обмажься какашками, тогда я тебя не трону!!”

Давясь слюной, с треском выломал дверь - и тут же ему залепили глаза говном! Подавив в себе всхлип, дочь прошмыгнула под слепой рукой отца и, уже оказавшись за его спиной, дала волю чувствам. Рыдая и голося во весь голос, Машка выбежала из квартиры.

Сколько с того момента прошло времени - десять минут, полчаса, час... Сильно ссутулившись, тяжело дыша, точно зверь, который только что ушел от собачьей облавы, Гриценко поплелся прочь из коридора. Как вдруг ожил, застучал в спину частой пулеметной очередью телефон.

- Ты что ж делаешь, идиот?! - на том конце провода раздался возмущенный голос Спинова. - Дочь до смерти напугал!

- Я тебе говорил, а ты не верил: я вурдовамп!! - пришел в бешенство Гриценко и едва не разгрыз телефонную трубку.

- Лечить тебя надо! - не сдавался Спинов.

- Чем, осиновым колом?!

- Не знаю... Что ты собираешься делать? - Сашка неожиданно заговорил тихим, усталым голосом.

- Мстить.

- Что?! - вновь сорвался на крик Спинов. - Вампиры мстят?!

- Мне плевать на остальных! Для меня это... Як его?... Во! Дело чести - перегрызть горло тому подонку, шо бил меня клюшкой по башке!

- Ты уверен, что хочешь смер... отомстить тому мальчику? - подумав минуту, спросил Спинов.

- Мальчику?! Бачил бы ты того мальчика! - Гриценко орал, словно лаял. Потом вроде как успокоился, царапнув клыком по пластмассе, недовольно засопел в трубку: - Шо ты имеешь в виду, Спинов?

- Ну, может, ты на нем хочешь сорвать злость, а виноват по-настоящему другой?

- Шо-то я тебя не пойму, Спинов. Ты шо, хочешь выгородить того ублюдка?! - рявкнул Гриценко и, в сердцах двинув пудовым кулаком по несчастному телефону, продолжал орать в испуганно запипикавшую трубку: - Только потому, шо я вурдовамп?! Не мешай, Спинов! Не вздумай вставать мне на дороге! А то я и твою кровушку высосу!...

...На солнце словно вспышка случилась: глаза Сереге выжигал ядовитый желто-зеленый свет, от которого, точно круги на воде, разбегались радужные кольца. Они засоряли собой Серегин взгляд, разбивали его ясную целостность, явившуюся ему всего на несколько дневных часов, но, столкнувшись друг с другом, тонули во взгляде, раскаленными обручами падали на дно и без того воспаленного Серегиного сознания.

Вурдовампы, взяв Гриценко в кольцо, посадили его лицом к будто разлинованному в клетку окну. Солнце и в самом деле жарило нещадно, чтоб ему пусто было! А может, во всем виновато окно? Может, в нем не простое, а увеличительное стекло? Тьфу, вот напасть! Тут еще Коровин с дурацкими угрозами...

- Где твоя дочь, Гриц? - Коровин подошел сзади к Гриценко, неподвижно сидевшему на стуле. Старый вурдовамп склонился над Серегой, коснувшись бакенбардом его левой щеки. - Где твоя дочь, я тебя спрашиваю?! - Коровин зашипел громко-громко, как гусь.

- В надежных руках, - ляпнул невпопад Гриценко. Наверное, жгучее солнце так на него подействовало.

- Что?! Ты пренебрегаешь нашим обществом?! Все слышали: Гриц презирает нас! - Коровин грозным взглядом обвел присутствующих - его глаза сверкнули радостным яростным огнем, не обещавшим ничего хорошего не только Гриценко, как изваяние, застывшему на стуле.

В полуденный час среди собравшихся здесь, на втором этаже старого деревянного дома, было немало тех молодых и праздных, что позапрошлой ночью были загрызаны вурдовампами в гольф-клубе на Чугуевском. Теперь они сами стали нелюдями, теперь они сами были не прочь напиться человеческой крови, дай только дождаться ночи...

На вид еще совсем молодой, толстый здоровяк с бритой головой (на самом деле - почти двое суток как мертвец, которого Гриценко в жизни окрестил Лысым-толстым) ковырялся в носу. Значит, где-то рядом должны были ошиваться еще двое - Прилизанный и Бейсболка.

Тем временем, не вынимая пальца из носа, Лысый-толстый вдруг выпалил:

- Это Грицу дорого будет стоить!

- Дорого?! - взорвался Коровин и, обежав стул, чуть не впился хищным поцелуем в отмороженную физиономию Гриценко. - А ты знаешь, Гриц, что этой ночью мы напоролись на засаду?... Трех наших какие-то козлы проткнули кольями! - Коровин вдруг как завизжит: - Это твоя дочь навела!! Да!!

- Чушь, бред! - закрылся рукой от Коровина Гриценко. - Я же сказал: она в надежных руках!

- Так, значит, это правда? - глаза Коровина были совсем близко, они расширились до невиданных размеров и налились желтоватым белком, став похожими на растекшуюся по сковороде яичницу. В желтой студенистой массе ужасных глаз вурдовампа пульсировала красная жилка. - Это правда, Гриц? Твоя дочь сбежала от тебя и настучала ментам... Нет, менты слабы против нас. Ну, я не знаю, кто были те гады, что закололи наших! Но твоя дочь ответит за это! Или погоди-ка... Вот что я скажу, Гриц: ты должен доказать нам свою преданность. Да, доказать! Приведи ее к нам или... выпей из нее кровь. Сам выпей!!

- Рехнулся?! - Гриценко, как ужаленный, вскочил со стула. Куда только девалось его напускное безразличие! (В ответ раздался угрожающий ропот и дружный рык вурдовампов.) - Это ж моя дочь, Коровин!

- Уже не твоя. Ты покойник.

Гриценко стремительно обернулся к тому, кто бросил эту фразу, прозвучавшую точно приговор, и встретился взглядом с Лысым-толстым - первым, из кого вурдовамп Гриценко высосал кровь. Тонкие бледные губы бритоголового толстяка искривила мерзкая улыбка, полная ненависти и презрения. “Все-таки я прав, - ухмыльнулся про себя Серега. - Месть существует и среди вурдовампов. Вот засранец - решил мне напакастить!”

- Ну так что - по рукам? - Коровин смотрел на Гриценко пронзительным, выжидающим взглядом.

- Что “по рукам” ? - решил тянуть время Серега.

- Ты дураком-то не прикидывайся! - Коровин зло сжал длинные плоские губы, да так, что из нижней брызнула кровь. - Повторяю для особенно хитрых: или ты ведешь ее к нам, или...

- А если не то и не другое? Шо тогда, Коровин? - с нарочитым смешком перебил Гриценко.

- Тогда мы сами найдем твою дочь и прикончим! - звенящим, леденящим душу шепотом зашипел Коровину. - А потом загрызем твоих друзей. Как там его?... Спинова. Да-да, Алекса Спинова и его башковитого сыночка! Ну?!

- Ладно, твоя взяла, - устало сдался Гриценко.

- Смотри, попробуй только схитрить!

Слова эти были сказаны не Коровиным, а вновь все тем же толстяком с выбритой наголо головой. Отныне на ней не вырастет ничего.

10.

Вместо того чтобы сразу ехать домой и доказывать свою преданность, Гриценко махнул на Первомайку, к офису фирмы “Бокс Лтд”. Решил еще раз попытать счастья: может, удастся таки подкараулить того подонка - Артема Бойко, “золотого” юноши с лицом известного в прошлом французского музыканта.

“Погоди, “Маруани”, я еще отправлю тебя в космос!” - шагая к заветному двухэтажному особняку, Гриценко курил, не вынимая сигареты изо рта. Курил и совершенно не чувствовал вкуса... Как вдруг углядел метрах в тридцати впереди себя, как раз перед зарешеченным входом в “Бокс Лтд” знакомые серо-голубые “жигули”. “Вот черт! - Серега зло посмотрел на часы: полпятого. - Опередили! Шо ж это за конкуренты, шо норовят мне дорогу перейти?”

Щелчком отбросив наполовину недокуренную сигарету, Гриценко подошел к машине, приник к неплотно поднятому боковому стеклу. На заднем сиденье, помахивая, будто веером, свернутой в трубку газетой, сидела жена. “Людка!! Вот те на! - изумлению Серегиному не было границ. - То-то, я вижу, тачка знакомая! Конечно, это же самого...”

- Ну, чего уставился? - Людка, развернув газету, до самых глаз закрыла ею лицо. Взглядом, настороженным и беспощадным, она следила за тем, что предпримет ее муженек. Тот молчал, не отводя глаз от газеты, словно нашел в ней нечто сенсационное.

- С чего это ты решил следить за мной? Неужто соскучился? - жена невесело ухмыльнулась.

- Ага, соскучился, - хриплым голосом соврал Гриценко.

- Давай проваливай, Сергей, пока Борис Савелич не вышел!

- Слушай, а он-то как раз мне и нужен! - снова соврал Гриценко.

- Это еще зачем? - Людка недоверчиво глянула на мужа.

- Да я у него, когда еще работал, денег занимал. Вот хочу вернуть, - Серега показал мятую пятерку.

- Дай, я ему отдам, - Людка протянула руку.

- Не-а. Ты ему уже и так дала... шо хотела.

- Подумаешь, - Людка презрительно поморщилась. - Жди тогда. Он сейчас с Артемом выйдет.

- С кем?! - непроизвольно подавшись вперед, Гриценко навалился крупным грузным телом на дверцу машины.

- Что ты так орешь? Оставь в покое машину!... С Артемом, племянником своим. Охраняет его Борис Савелич.

- Господи, от кого можно охранять молодого здорового хлопца?

- А я откуда знаю? Трое его друзей пропали... после одной драки, - Людка виновато-стыдливо отвела взгляд.

- Ну-ка, ну-ка, какой еще драки? - Гриценко чувствовал, как в нем, не подчиняясь его воле, поднимается неукротимая волна жгучей, точно влажная соль, ненависти. Затрещало, утопая в двери, под Серегиными пальцами стекло.

- Да одного мужика побили... кажись, даже до смерти, - Людка не смела посмотреть в глаза мужу.

- Кто убил? Те четверо придурков?

- А я почем знаю?! - Людка истерично взвизгнула. Вытерла выступившие слезы. - Я что, там свечку держала?

- Так откуда ты знаешь, что до смерти?! - Серега брызгал слюной в щель между верхней кромкой стекла и рамой дверцы.

- А-ха-ха! Ну, видать, не до смерти! - Людка вдруг хохотнула совершенно безумно и вызывающе.

- Это потому, шо я живой? - Гриценко сильно побледнел, внезапно на его лице выступили красные продольные полосы. - Стою щас перед тобой?

- М-м-м, - замычала жена. Она вздрогнула всем телом, быстро прикрыла рот рукой. Казалось, еще секунда - и Людку вырвет. Ее спасло только появление Приходько. Под руку с жутко бледным, прямо-таки сияющим мертвенно-бледным светом Артемом мастер возник на крыльце фирмы “Бокс Лтд”. Их сопровождал плечистый охранник.

Гриценко успел шепнуть Людке: “Гляди-ка, не попадайся на моем пути. Ты хоть и сволочь, но жена. Не хотел бы я тебя...” - как услышал гневный окрик Приходько:

- А ты что здесь делаешь?! У?!

- Его вот жду, - кивнув на непрерывно вздрагивавшего Артема, честно признался Гриценко. Только вблизи он смог разглядеть источник чрезмерной, неестественной бледности парня: на его шею был надет довольно широкий, от ключиц до подбородка, металлический браслет. Кажется, на нем был выгравирован какой-то крошечный знак. “Неужто свастика? Нацист паршивый! Мать твою трижды в задницу!” - выругался про себя Гриценко, а вслух презрительно усмехнулся:

- Бедный, как же теперь тебе девушки засосы будут ставить?

Усмешка у Гриценко вышла такой, что Артем в диком испуге шарахнулся в сторону. Приходько немедленно заслонил грудью племянника. (Охранник к тому времени спустился обратно в офис.)

- Прочь с дороги! - стараясь оставаться спокойным, потребовал Борис Савельевич. - Иначе...

Приходько распахнул полы пиджака - в глаза Сереге блеснул свежеоструганный осиновый кол. Гриценко инстинктивно попятился, но затем, сунув руки в карманы, заметил с иронией:

- Оставь его на ночь. Днем он тебе ни к чему. А то, не ровен час, посадят еще... за умышленное...

Когда Борис Савельевич, сидя за рулем, с хладнокровным видом поворачивал ключ зажигания, а Артем, усевшись рядом с дядькой, дрожащими руками застегивал ремень безопасности, Гриценко не сдержался. Лицо его исказила гримаса ненависти и ненасытной злобы.

- Все равно его достану! И тебя заодно...

Будто с охапкой хвороста, со связкой металлических прутов за плечами Гриценко поднялся на свою лестничную площадку. Полуденное августовское солнце, разморенное самим собой, лениво заглядывало в узкое лестничное окошко, точно сонный солдат в амбразуру дота.

...Ночь напролет, боясь зова дочериной крови, Гриценко пробродил по опустевшему, будто враз вымершему, городу. Никто не приставал. Один раз, правда, остановился рядом милицейский “бобик”, и сержант, поленившись даже открыть дверцу, спросил, зевая, чего, мол, шатаешься без дела. “С гостей иду”, - соврал-отмахнулся Гриценко и побрел дальше, не оборачиваясь. Но мент, неизвестно чем спровоцированный, нагнал его и потребовал дыхнуть. “На шо? Я ж не за рулем?!” - искренне удивился Гриценко и стал всматриваться в назойливого сержанта - на шее у того аппетитно пульсировала синяя вена. “От тебя не пахнет совсем!” - теперь пришла очередь удивляться сержанту. “Ну?” - не понял сначала Серега. “Ты ж в гостях, говоришь, был”, - напомнил милиционер. “Ну так шо? Я не пить ходил, а бабу трахать.” - “А-а”, - понимающе протянул сержант и резко сорвался с места. Только ментовский “бобик” и видели!... Если бы сержант протянул еще несколько секунд, Гриценко не смог бы совладать с собой: так его возбудила аппетитная ментовская вена.

Провожая взглядом машину, он заметил на столбе не раз уж читанный указатель: “Ну зовсим задарма! Пиво, цигарки, горилчани выробы. 350 м”. “Пиво, горилка. Задарма. Тьфу! На шо они мне? - Серега сокрушенно покачал головой. - Щас бы пол-литра крови!... Или литр”.

Возле мусорных баков Сереге повстречался бомж неопределенного пола и возраста. “Подь сюда, куманек”, - позвал его бомж. “Шо надо?!” - беззлобно рыкнул на него Гриценко. “Местечко есть.” - “Какое еще местечко?” - “Ну и тупорылый ты! Вот здесь, в бачку-то! Подвинусь я, и соснем вместе. Вместе теплей, небось”.

Хоть от бомжа воняло старой мочой, Гриценко, подавив в себе брезгливость, перегрыз ему месяцами не мытую шею. Но крови в бомже, к большому Серегиному разочарованию, оказалось ничтожно мало, точно кот наплакал. Если кот вообще умеет плакать кровавыми слезами.

Зато сон Гриценко приснился вполне кровавый и даже более того - постмодернистский. Не сон, а бессознательный перформанс! И опять на ту же трансильванскую тему (которая звучит значительно круче, чем тема трансвеститов) - о ненасытной кровопийце графине и ее назойливом друге, Бритоголовом Здоровяке. Так вот, стоило Сереге прикорнуть, прижавшись щекой к шершавой холодной стенке бака, как вдруг он услышал знакомое...

- ...Ты просто невыносим! - воскликнула трансильванская графиня Элизабет Батори, когда Бритоголовый Здоровяк в третий раз возник в сумрачных апартаментах ее замка. - Кто только придумал этот час гольф!

- А как вы меня достали! - огрызнулся юноша, потирая шею. Он прекрасно сознавал, чем закончится очередной визит к кровожадной мадам. - Почему я реинкарнирую исключительно в вашем замке?! Причем постоянно в одну и ту же жертву!

- Ладно, не умничай! Выкладывай лучше, что принес! Марихуана есть?

- Да вы с ума сошли!! Какая марихуана?! Я из «Детского мира» иду! Вот, игрушку брату приобрел.

- Чего?

- Ваш юный друг хочет сказать, что в его руках вы видите «Гейм бой» - некую электронную игрушку, которую он захватил из будущего, - внезапно пояснил незнакомый мужской голос. Он принадлежал человеку, которого Здоровяк сразу и не разглядел. Незнакомец сидел на узком деревянном диване с невероятно высокой медной спинкой, достававшей до крошечного зарешеченного оконца. Человек сидел справа от графини, точно шахматный король рядом с ферзем. На лицо незнакомца падала такая густая тень (в отличие от мадам Батори, чье лицо прекрасно было освещено лунным светом, лившимся из окна), что наш герой, как не тужился, разглядел лишь бледную щеку мужчины да его пышные усы.

Тогда Элизабет Батори, словно прочтя мысли юноши, зажгла шесть свечей. В их вздрагивающем время от времени свете стало ясно видно лицо незнакомца - обескровленный лик призрака со следами жуткой-прежуткой красоты.

- Да вы никак покойник! - невольно воскликнул Здоровяк, пятясь к двери.

- Полноте, юноша, - миролюбивым тоном остановил его призрак. - Дайте-ка лучше вашу игрушку.

- А ну-ка немедленно отдай графу свой «гейм»! - потребовала мадам Батори.

- Графу?... Это привидение - ваш муж?!

- Бестолочь! Мой муж воюет с врагами венгерского короля, а это... это...

- Граф Дракула, честь имею! - привстав, несколько церемонно поклонился призрак. - Не желаете: кровь турецкого янычара розлива 1461 года? - граф кивнул на бутылку, наполовину полную темно-рубиновой жидкости.

- Дракула! Вот те на! - обалдел Здоровяк. И вдруг у него ни с того ни с сего вырвалось: - Фак ю!

- Ну вот, не успели познакомиться, как уже на хер посылаешь! - обиделся Дракула, продемонстрировав тем самым знание современного разговорного английского. - Ладно, гони игрушку, иначе сейчас же горло перегрызу!

Повертел в руках «Гейм бой», потыкал на кнопки.

- Я чувствую с ней родство. Игрушка тоже питается кровью?

- Да вы что?! Какая кровь?! Это же игра про покемонов!

- Покемоны? - переспросил Дракула. - Карманные монстры? А-ха-ха! Как мило! И ты с ними сражаешься? О-хо-хо!

- Мы превратим тебя в покемона! Вот что мы с тобой сделаем! - выпалила графиня Батори. Ее грудь бурно вздымалась.

- Мадам, вы определенно перевозбудились! Так я непрочь... - съязвил Здоровяк, показав недвусмысленным взглядом на ширинку.

- А что если мы сами станем покемонами, а вас, мой мальчик, попросим убить нас? Если не убьете - пеняйте на себя. А? Элизабет, как тебе моя идея?

- Влад, я всегда доверяла тебе, но эта идея... По-моему, она слишком абсурдна.

- Элизабет, в жизни нет ничего абсурдней живого Дракулы!... Итак, приступим...

...Без труда Здоровяк победил Бульбозавра - растительного покемона с мордой жабы, а ногами черепахи. Наш герой атаковал Бульбозавра, отхлестав его плетью из дубовых веток.

Дракула ловко перескочил из тела сдыхающего Бульбозавра в тело грозного дракона Чармандера - огненного покемона. Наш герой отважно дрался с Чармандером. До тех пор, пока неуловимый граф снова не поменял свою сущность - не принял обличье еще более могущественного дракона Драгонайта.

Мадам Батори тоже не дремала. В образе психических покемонов она напала на юношу, к этому времени только-только разделавшегося с Драгонайтом. Одну за другой Здоровяк уничтожил все три ипостаси графини - Абру, Кадабру и Алаказам. Тогда мадам Батори превратилась в громадного, размером со слона, кота-монстра по имени Спорвекс...

Бой продолжался. Здоровяк умело сражался волшебными зернами, способными отбирать у врага его энергию. Впереди оставалось совсем немного: овладеть чудесной дудочкой Покефлаут, которая поможет одолеть оставшихся покемонов. Но Покефлаут надежно охранялась ужасным психо-призраком Спетро. Как нетрудно догадаться, им обернулся вездесущий оборотень - граф Дракула.

Но наш герой не падал духом, держался молодцом. Можно только удивляться его самообладанию и находчивости! Здоровяк прознал, что оружие против Спетро называется спетротондо, и вот-вот должен был его раздобыть... Как вдруг в игрушке сели батарейки.

В первый момент Здоровяк ужасно обрадовался. Еще бы: ведь вместе с игрой прекратили существование и зловредные вампиры! Но потом, когда до юноши дошло, что отныне и до самой смерти ему суждено торчать в этом мерзком замке, в этой дикой, глухой Трансильвании... Одним словом, когда наш герой понял, что его ждет, он сильно психанул и швырнул игрушку о стену.

«Гейм бой» вдребезги разлетелась. Разбилась - и освободила вампиров. Граф и графиня - больше по долгу службы, нежели из-за ненависти или злобы, накинулись на несчастного юношу и тотчас лишили его жизни и крови.

11.

Поднявшись из мусорного бака ни свет ни заря, умывшись из ближайшей колонки, Гриценко бодрым шагом направился на завод. На проходной охранник, которому Серега по пьяни не раз бил морду, забыв потребовать пропуск, спросил: “Че, забыл что?... Тебя ведь турнули... того... с завода? А? Ха-ха-ха!” - “Турнули. Но представляешь, заставляют гады день отработать!” - поделился сокровенным Гриценко. “Да ну! - разинул рот охранник. - Проходь тогда”.

В цеху по-прежнему пахло родным и надежным. Оказавшись под его высокими закопченными сводами, Гриценко первым делом отыскал Митьку Козлова, слесаря четвертого разряда и неплохого газосварщика. Не приятель, но в деле сгодится.

- Мить, не в службу, а в дружбу. Подсоби шабашку сварганить.

- Шо за шабашка-то? - спросил Козлов, осторожно оглядываясь по сторонам. - Щас Приходько нагрянет и тебя и меня за яйца возьмет.

- Не возьмет. У мастера две руки, а у нас-то яиц - четыре!... Ну, если серьезно, есть возможность заработать.

- Ладно, говори, что нужно.

- Клетка нужна, разборная, из круга диаметром не меньше 24 мм, да еще с дверкой. Но это не все. Надо, Митя, еще челюсть сделать, вставную, из корундового сплава.

- А это еще на что? - удивился Козлов.

- Лучше не спрашивай, Митя. Сам не знаю.

- Ну а размеры-то... челюсти?

- С меня снимешь, Митя, с меня.

Вот и принялись за работу. Часа через два с половиной с шабашкой было покончено. Из соседнего цеха, натерпевшись насмешек, Козлов принес новехонькую вставную челюсть, не из корунда, но тоже из очень прочного и твердого сплава. К тому времени Гриценко закончил с клеткой - отдельные ее фрагменты были сложены в углу, подальше от любопытных глаз.

- На, примеряй, - оставаясь совершенно серьезным, Козлов протянул Сереге челюсть. Тот примерил - челюсть отлично села сверху на его здоровые зубы.

- Ну, прямо как на меня шили, - пошутил Серега.

- Теперь деньги давай, - не глядя в глаза, потребовал Козлов.

- Погоди, будут деньги. Клетка-то не готова! Приедешь сегодня после работы ко мне домой, сваришь эти куски. Я у знакомых сантехников возьму аппарат, электроды и баллон с газом.

- Да никуда я не поеду! - возмутился вдруг Козлов. - Мне лопаты готовить надо. Послезавтра картошку копать!

- Не приедешь - денег не получишь! - пригрозил Гриценко.

...И вот Гриценко со связкой будущей клетки за плечами и вставной челюстью в кармане стоял на родной лестничной клетке. Спиной к Сереге, немного нагнувшись, прижавшись ухом к Гриценковсой двери, замерла соседка из квартиры справа. У соседки - вдовы лет сорока пяти-пятидесяти - был замечательный зад, чью порочную привлекательность не смог скрыть даже просторный халат. Над этим задом работал и в итоге сдавался не один мужчина. Вот, к примеру, муж рано сошел с дистанции...

- Шо там, Валентина Сидоровна? - уважительно поинтересовался Гриценко, опуская на бетонный пол металлические прутья.

- Шумит у вас в квартире, Сережа, будто вода хлыщет, - даже не моргнув глазом, сообщила соседка. Всю сознательную жизнь Валентина Сидоровна прожила в обществе интеллигентных, вялых мужчин, а к Гриценко после ухода от него жены начала проявлять прямо-таки нездоровый интерес.

- Все могет быть, Валентина Сидоровна. Щас мы эту воду мигом заглушим, - пообещал Гриценко, вступая в темноту своего коридора. - А вы как-нибудь заходите на чай... Нет-нет, не сейчас. Вы ж знаете: делу время, потехе час.

- Всего час? - разочарованно переспросила соседка и развела руками, когда Гриценко бесцеремонно захлопнул перед ее носом дверь.

Дома было тихо и сухо. Свалив в кучу стальные ребра клетки, Серега сбегал к сантехникам, одолжил на час все, что необходимо для газосварки, на горбу притащил на четвертый этаж и стал, немного нервничая, дожидаться Козлова. Вскоре тот появился, уже слегка навеселе. “О, да тут все готово!” - похвалил Серегу. Митька быстро сварил стенки клетки, установил дверцу.

- А замок? - Козлов повернул голову к Гриценко.

- Держи.

- Зачем тебе все это? - не выдержал, полюбопытствовал таки Митька.

- Не твоего ума дело! - Гриценко неожиданно психанул, когда все было готово и клетка “украсила” центр его комнаты. - Давай проваливай! Разговорчивый какой нашелся!

- А деньги? - напомнил несколько опешивший Козлов.

- Деньги?! - рявкнул Гриценко. - А этого не хочешь?! - Серега широко разинул пасть - на Митьку Козлова нацелились черные резцы и клыки, сделанные им же самим из суперпрочного сплава.

- Не дури, - струхнул Козлов, вспомнив страшные истории, которые с недавних пор поползли по городу. - Нечего из себя вампира строить!

- А я и есть настоящий вампир! - хохотнул Серега и для острастки клацнул твердосплавными зубами. Козлова словно ветром сдуло.

Гриценко, довольный собой, обошел клетку, поглаживая еще теплые после сварки прутья. Зазвонил телефон.

- Я узнал его адрес, Сергей! - голос Спинова на другом конце провода был заметно взволнован. - Более того... я выяснил одну очень важную вещь...

- Шо Артем племянник Приходько? Гы! - Гриценко непроизвольно рыгнул в телефонную трубку.

- А, так ты уже знаешь? - голос Спинова оживился.

- Да, но сейчас мне нужен не этот поганец, а... моя дочь.

- Ты с ума сошел!! Ты хочешь ее погубить!

- Заткнись!... Извини. Я хотел сказать... Саня, я не могу без ее любви!

- Да ты спятил! Какая любовь?! Ты же вурдо... Да ты же вампир!! - Спинов истошно орал. Чувствовалось, он был одновременно в ярости и отчаянии. Оба чувства мгновенно передались Гриценко.

- Ха, Спинов! Вчера ты посмеялся над моим желанием мстить!

- Месть еще куда ни шло, но любовь...

- Чем хуже мести любовь?! - Гриценко рассвирепел.

- При чем тут хуже!... Любовь вампира... Это слишком, Серега, слишком!

- Брось, нечего из себя строить!

- Ну что ты задумал, о Господи?!

Наступила пауза. Не отрывая трубки ото рта, Гриценко глянул в открытую дверь, ведущую из коридора в комнату, в их с Людкой бывшую комнату, глянул на стоявшую там клетку - в сером сумеречном свете наступившего вечера клетка приобрела мрачноватый свинцовый оттенок.

- Саня, я хочу разделаться с ними всеми скопом, а дочь использовать, как приманку.

- Да ты настоящий изверг! Бога в тебе нет!

- Не болтай чепухи! Дочь будет надежна защищена. Я придумал гарный план, а сегодня привез с завода клетку.

- Клетку?

- Да, сварил из 24-миллиметровых прутьев. Ни один гад не разогнет!... Даже я.

- И все же это большой риск. Я думаю, все равно нужно...

- Не сомневайся! Ключ только у дочери. А замок я так установил, шо его фомкой ни за что не сорвешь! Кровососы обязательно клюнут, а тут охотники за вампирами с осиновыми колышками!... Саня, ты должен их найти.

- Где? Впервые слышу, что есть такие охотники.

- Позвони Женьке Безсонову. Он все ж таки в газете работает, пусть наведет справки. Только быстро давай!

- Погоди, - в голосе Спинова послышалось отчаяние. - Мне кажется... Я должен проверить надежность клетки. Вдруг ты что-то не учел?

- Смеешься, Спинов?... А-а, ладно, если не лень - валяй! Я сейчас уйду ненадолго, ключ под ковриком оставлю.

- Спасибо, Серега, но...

- Ну шо еще? - Гриценко явно терял терпение.

- Какой ты замок поставил?

- В клетке что ли? Не боись, приятель! Замок просто класс! Бельгийский, “Кале”...

Гриценко вернулся, когда Машка уже была дома. Отчего-то не смея глянуть отцу в глаза, она быстро накрыла на стол. Встав на входе в кухню, опершись плечом о дверной косяк, Гриценко залюбовался дочерью. Тонкая, как стебелек, в вареных джинсах и топике цвета осоки, еще больше усиливавшем сходство с молодым побегом или стебельком, в эти минуты Маша была тиха и проворна. Ее движения, быстрые и точные, будто убаюкивали взгляд Гриценко, отвлекая от тех мыслей, с которыми он сюда пришел. Длинноногая, с тонкой талией, уже волнующими мужской взгляд кувшинками грудей... Затаенный страх, который угадывался в несколько напряженной ее мимике, делал юное лицо дочери еще красивей.

Они молча и скромно поужинали. Серега, к которому вновь вернулась темная его дума, рассеянно ковырял вилкой в тарелке. Со все возрастающим страхом дочь смотрела на нетронутый ужин отца.

Маша молча вымыла посуду и наконец обратила на отца немой взгляд.

- У нас нет другого выхода, Машенька! - начал было оправдываться Гриценко, но тут же взял себя в руки: - Все будет хорошо. Полезай в клетку, там тебя никто не тронет.

Маша, опять потупив взгляд, вошла в клетку, стоявшую посредине родительской комнаты, и замерла, не зная, что дальше делать. Гриценко быстро, даже суетливо, запер за ней дверь ключом, торчавшим в замке. Немного помедлив, протянул ключ дочери.

12.

Через четверть часа пришел первый вурдовамп. Это был Миц. Низкорослый и тощий, зато необыкновенно вертлявый, подвижный, он ринулся в комнату с клеткой, но на пороге замер и, точно голодный пес, жадно втянул носом воздух. При этом глаза его хищно заблестели. В предвкушении скорой жертвы Миц в течение нескольких секунд быстро-быстро извивался тонким телом, еще больше став похожим на собаку, виляющую хвостом.

Затем Миц буквально впрыгнул в комнату, не глядя на оцепеневшую от ужаса девушку, три раза обежал вокруг клетки и вдруг с диким визгом кинулся на нее, словно бешеная обезьяна, повиснув на стальных прутьях. В ответ звонкой шрапнелью ударил девичий визг - зажмурив глаза и зажав руками уши, Машка что есть мочи визжала и топала ногами. Закончилось все так же неожиданно, как и началось: взбешенный Гриценко влетел в комнату и ни слова не говоря выволок за шиворот Мица. Тот совершенно опешил от такого отношения к себе. В доме Гриценко опять наступила тишина, но ненадолго.

За полчаса до полуночи стянулись все вурдовампы. Пришли и два неразлучных приятеля - Лысый-толстый и Бейсболка. Правда, на этот раз кучерявый юноша пришел без привычной шапочки. Зато на голове Коровина глубоко сидел громадный трехзубчатый колпак с тремя кисточками. Дурацкий колпак поразил даже Гриценко: согнутый пополам набекрень, он потешно кивал-покачивался при каждом шаге Коровина. Вдобавок из-за этого странного, напяленного почти на самые глаза головного убора у предводителя вурдовампов идиотски топорщились густые и жесткие, как проволока, бакенбарды. Коровин расхаживал взад-вперед, быстро-быстро щелкал языком, свистел искусно и целыми звонкими россыпями, точно молодой соловей, и нес всякую белиберду.

Однако впечатление шута и пересмешника, которое поначалу произвел вид Коровина, немедленно развеялось, стоило лишь на его лице мелькнуть знаменитой зловещей улыбке. Гриценко вмиг стало не по себе, когда он невзначай задержал взгляд на длинных и тонких, вытянутых в струну Коровинских губах. Серега уже видел, какое страшное оружие скрывается за ними.

Вурдовампы, переговариваясь между собой на шелестящем и беглом, как степной пожар, языке, не совсем понятном Гриценко, принесли с собой какие-то пакеты и торбы. Выяснилось, что нелюди неожиданно решили устроить пир. Они вынимали из пакетов разную снедь, никак не сочетавшуюся между собой по вкусовым качествам, зато объединенную одной идеей, точнее, одним цветом (красным, красно-оранжевым) и формой (каплевидной, шарообразной). Гриценко во все глаза глядел, как Ягра и Шабар расставляли на столе, принесенном в комнату из кухни, тарелки и судки с красной икрой, клюквой в сахаре (сахарная глазурь треснула, из нее, словно птенцы из скорлупы, вылупилась рубиновая ягода), большими круглыми пирогами, сверху по кругу украшенными красной ягодой - поричкой, калиной и нездешней брусникой.

Никто из вурдовампов даже не притронулся к этой драгоценной пище, подобно тому, как актеры не спешат закусывать бутафорскими окороками и яблоками, а посетители музеев - пригубить тамошнего вина (даже если бы такое и позволялось), выставленного в качестве экспоната. Все как будто чего-то ждали, продолжая обмениваться фразами на непонятном Гриценко, шелестящем языке.

Наблюдая это странное сборище, Маша сжалась в дрожащий комочек, в испуге забилась в угол клетки, самый дальний от зловещего застолья. Дочь безуспешно пыталась привлечь внимание отца, то и дело бросая в его сторону немые, проникнутые безграничным отчаянием и мольбой о помощи взгляды. Однако Гриценко не реагировал ни на какие сигналы дочери. Словно очарованный, убаюканный неизвестной речью, он сидел, слегка сгорбившись, за столом, уставившись в какую-то его точку неподвижным, неживым взглядом.

С пиром раз и навсегда покончил Коровин. Из небольшого темно-синего флакона он облил блюда прозрачной жидкостью и, чиркнув зажигалкой, поднес ее к ближайшему пирогу с калиной. В тот же миг стол охватило шустрое пламя, вурдовампы одобрительно загалдели, Коровин властно щелкнул пальцами, и бритоголовый толстяк и его кудрявый приятель послушно схватили полыхавшую скатерть и, выскочив на балкон, кинули вниз. Когда они вновь садились за стол, пробило полночь.

Как по команде, будто телескопические антенны из радиоприемников, из длинногубых ртов вурдовампов вылезли клыки. Клыки-антенны, настроенные на одну-единственную волну - ту самую, что генерируется человеческой кровью.

Коровин, азартно потирая руки и в то же время не смея оторвать глаз от пола, обошел раза три клетку. Колпак на его голове послушно кивал, спеша согласиться с его темными мыслями. Вдруг Коровин резко крутанулся на каблуках, повернувшись к Гриценко.

- Гриц, отдай ключ, - с мягкой угрозой потребовал предводитель вурдовампов.

Гриценко, продолжавший сидеть за голым, оставшимся без скатерти столом, еще ниже опустил голову. Маша же, услышав, чего хочет этот ужасный дядька в шутовском колпаке и с косматыми бакенбардами, задрожала с новой силой. Точно птица, порывисто взмахнув руками, она прижала их к заплаканным глазам.

- Ты зачем нас позвал, Гриц?... Ты хочешь отдать ее нам? - сведя, как филин, брови, Коровин низко-низко наклонился к Гриценко.

- Нет, - тихо ответил тот.

- Тогда зачем?! - Коровин зашипел. Казалось, вот-вот он перейдет на свой шелестящий, как плащ смерти, язык.

- Она моя, - по-прежнему не поднимая головы, сказал Гриценко. - Она моя кровь. Нет ничего желанней родной крови! - Серега в сердцах стукнул кулаком по столу. Все вокруг оцепенели. Дочь сквозь пальцы со страхом наблюдала за отцом. Даже Коровин задумчиво так спросил:

- Хм, ты хочешь доказать, что ты наш?

То, что произошло в следующую секунду, привело в сильное замешательство уже настроившихся на легкую кровь вурдовампов, а Коровина заставило невольно отпрянуть. Гриценко вдруг заорал, завопил ужасным голосом, впившись сумасшедшим взглядом в покрывающегося красными полосами Коровина:

- Плевать мне на вас!! Я хочу одного - крови! Чтобы этой крови было как можно больше!...

Гриценко смолк так же внезапно, как начал орать. Прищурившись, он глянул из-за плеча Коровина, продолжавшего медленно пятиться, в сторону клетки - туда, где умирала от страха бедная девушка.

- Когда-то... пятнадцать лет назад я одолжил ей кровь, - едва слышно произнес Гриценко и вдруг вновь как с цепи сорвался. - А сегодня я собираюсь забрать свою кровь назад!!

- Отец, ты предатель! - вскрикнула Маша и заплакала, но не пуская слюни и не голося, а тихо и не по-детски кротко. В ответ Гриценко дико расхохотался и, опрокинув на сидевших напротив вурдовампов стол, кинулся к клетке. В руке безумного Грица сверкнул ключ. Коровин во все глаза глядел на Серегу, во взгляде главного нечеловека читалось высшей степени изумление и восторг.

Гриценко попытался с ходу вставить ключ в замок - безуспешно.

- Гриц, не спеши, мы с тобой! - раздался позади подбадривающий голос Коровина. Гриценко еще раз нацелился на крошечный замочный паз, пихнул в него ключ - опять не идет.

- Вот зараза! Машка, что с замком?! - по-звериному взревел Гриценко. - Я же сам его за тобой запирал!... Постой, это что же... - до Сереги наконец дошло. - Дрянь, ты поменяла секрет замка!!

- Это Александр Васильевич! - закричала Маша. - Я... нет, я верила тебе, а ты!... Откуда он знал, что ты вместе с ними?! Я ненавижу тебя! Ты вампир!

Вурдовампы бросились на штурм клетки. Расталкивая друг друга, злобно сопя и сыпля неизвестными проклятиями, они принялись безудержно трясти клетку. Однако все их усилия разогнуть 24-миллиметровые стальные прутья ни к чему не привели. Тогда, ужасно тараща на Машу глаза (краснючие, точно клюква, вылупившаяся из бледной глазури), они стали просовывать между прутьями непомерно длинные руки (Маше казалось, они и дальше продолжают расти) с крючковатыми когтями. Что вурдовампы только не делали, как только не изворачивались, силясь дотянуться до вконец обезумевшей девушки! Наконец они опрокинули клетку.

Машу прорвало. Больше не стыдясь своих чувств, наконец вытесненных на поверхность сознания ее страхом, густым и крепким, как крещенский мороз, она звонко заверещала. Вспыхнувшая в ней жажда жизни придала ее голосу не замеченную в ней раньше страсть и силу. Маша громко, как позволили ей легкие, позвала на помощь: - Мамочка, где ты?! Боже, спаси меня!! Ну где же охотники за вампирами?!

Коровин, гневно сверкнув очами, немедленно отреагировал на зов девушки:

- Ишь чего захотела! Думала, что спасут?! Хотела нас подставить?! В засаду заманить хотела?! У-у-у, не выйдет! Вон он, погляди, твой охотник, спаситель твой, ха-ха-ха! Видишь, как пытается перегрызть прутья! Зачем?! Чтобы вернуть себе свою кровь!! Ха-ха-ха!

“Перегрызть прутья! - будто током ударили Гриценко эти слова Коровина. - Перегрыть? Как я мог забыть?!” Гриценко выхватил из нагрудного кармана рубашки вставную челюсть из твердосплавного материала и со второй попытки насадил на свои клыки. Как одержимый, Серега бросился грызть решетку. В стороны, точно из-под мощной фрезы, полетели стальные опилки. Обступив тесным кольцом Гриценко и решетку (Маша, увидев такое, к своему счастью, тут же потеряла сознание), вурдовампы одобрительно щелкали клыками, свистели, улюлюкали и харкали под ноги чужой, давно проглоченной кровью. “А ты, Гриц, не такое уж и чмо!” - похвалила по-своему Ягра.

- Сопротивление бесполезно!! - отплевываясь металлической стружкой, исступленно ревел Гриценко.

Неизвестно, сколько еще оставалось неперегрызенной стали, когда в комнату ворвался Сашка Спинов. Перед собой он держал два белоснежных свежевыструганных кола, кое-как сложенных крест-на-крест. Руки Спинова заметно дрожали.

В этот момент большая часть вурдовампов была увлечена атакой на клетку, и появление непрошеного гостя заметило лишь двое-трое кровопийц, бесновавшихся возле двери в комнату. Они яростно работали локтями, пытаясь прорваться сквозь толпу собратьев к вожделенной клетке, когда за их спинами вырос человек с осиновыми кольями. От неожиданности кто-то из вурдовампов возмущенно-испуганно ахнул, беспомощно клацнул клыками, попятился в страхе, наступая на ноги собратьям... Но уже в следующую минуту кровопийцы пришли в себя: вслед за ропотом раздались проклятия, угрозы, призывы “пустить на сок засранца!”

Сам же Спинов встал как вкопанный на пороге. Мягко говоря, он оробел, увидев толпу бесновавшихся клыкастых людей. Однако призыв пустить его на сок внезапно разозлил Сашку, и он, жутко матерясь (может быть, впервые в жизни) и непрерывно осеняя кровопийц осиновым крестом, кинулся в их гущу и продырявил первого же вурдовампа, попавшегося ему на пути. Кол легко прошел насквозь: проткнув ткань какой-то одежды, он вышел между лопатками кровопийцы в виде громадного алого маркера. Разинув рот (с клыков закапала зеленая слюна), вурдовамп пару раз вздрогнул, будто его ударило током, покачнулся... и вдруг разлетелся на куски в разные стороны. Словно его не колом проткнули, а взорвали противопехотной гранатой, которую Спинов вместе с колом умудрился запихнуть в живот кровопийцы.

От такой лихой кончины врага Спинов растерялся, зато вурдовампы еще больше озверели. Враз отхлынув от клетки, клыкастой оравой бросились на Сашку. Вперед вырвался Гриценко, вид его был ужасен и мерзок - подлинно нелюдь!, - в особенности глаза: не красные, наполненные кровью, а матово-черные, цвета застоявшейся таежной воды, заживо захороненной в дремучей чаще... Глаза Гриценко приобрели громадную шарообразную форму, вмиг напомнив Спинову шарики от “мышек”, встроенных в ноутбуки.

Увидев, как его дружно атакуют, Спинов не на шутку струхнул, даже пукнул нечаянно и, позабыв про второй кол, кинулся наутек. Но тут же споткнулся о порог и едва не параллельно бетонному полу вылетел на лестничную площадку. К счастью, приземление 36-летнего Александра Спинова прошло более-менее удачно: прямо на вздымавшуюся волнами (по всей видимости, от бушевавших внутри душевных циклонов) грудь Валентины Сидоровны. Соседка по обыкновению как бы невзначай оказалась перед дверью Гриценко. В качестве оправдательного документа или, точнее, улики в правой руке Валентины Сидоровны был зажат веник. Якобы Валентина Сидоровна подметала лестничную площадку, а тут на нее налетел хулиган... Но когда вдове на грудь упал еще довольно молодой мужчина, она, не раздумывая, отшвырнула прочь веник и с чувством дернула Спинова за руку, как это обычно делает при вывихах ортопед. От резкой боли у Сашки случился обморок...

Очнулся Спинов уже в душных объятиях Валентины Сидоровны в ее большой, давно не мятой телами любовников постели. Вампир Валентина Сидоровна пила из Спинова любовь.

>>>

© Павел Парфин, 2003
© Издателство LiterNet, 07. 12. 2003
=============================
Първо издание, електронно.