СУВЕНИР ДЛЯ БОГА

Павел Парфин

web | Посвящение в Мастера

11.

Изнутри райбус не произвел на Дьяченко должного впечатления. Он больше походил на танцевальный клуб, чем на футуристический летательный аппарат. Вдоль прозрачной стены в корабле-клубе в три ряда были установлены сиденья - ну точно сельские лавки. На тех лавках и вблизи их расположились души дионисов. Их монотонный шелест уже порядком надоел Дьяченко. В центре райбуса, наподобие бара, какие нередко открывают в клубах, находилось небольшое помещение, защищенное непроницаемой круглой стеной. "Скорее всего, это рубка управления полетом", - смекнул Дьяченко. Однако за те недолгие часы, в течение которых райбус находился в полете, из предполагаемой рубки не вышло и ни вошло ни одного живого существа или автономного робота.

Вместе с Дьяченко души дионисов сопровождало девятнадцать отроков. Ими руководил Амеррат - красивый отрок-альбинос с белыми в синеву рогами. Отроки построились вдоль прозрачной стены, встав друг от друга через одинаковое число шагов. Ни на что не отвлекаясь, словно впав в дрему, оленеголовые воины неотрывно следили за воздушной стихией. Переводя взгляд с отроков на души и обратно, Дьяченко не смог сдержать зевка. Вальке стало ужасно скучно среди тех и других, как ему показалось, одинаково лишенных человеческих привычек и страстей.

Бдительность отроков оказалась напрасной. Внезапно райбус потряс мощный удар. Дьяченко и воинов, проглядевших начало атаки, швырнуло на пол, души дионисов плавно поплыли со своих мест, продолжая беспечно шелестеть о своем. В следующую секунду часть стены корабля была сметена и в образовавшуюся пробоину ворвался поток холодного воздуха и... слуги Виораха. "Хлопские крысы! Откуда они только взялись?! - Дьяченко пришел в ярость. - Как я мог прозевать этих гадов?! Отроки тоже "герои" - заснули под баюканье душ!" Разбираться, кто из них что проспал, было некогда. Валька кинулся в самую гущу врагов. Сейчас это был не тот трусливый студень, что покорно позволил демонам увести его Амелиску. Используя бронзового единорога вместо кастета - была в детстве такая забава! - Дьяченко хрястнул что есть силы первого же хлопа, попавшегося ему на пути. Тот дико взвыл, прижав лапы к развороченной морде. Другой хлоп, бежавший следом, заверещал еще истошней, будто ему отдавили хвост или что-нибудь посерьезней.

- У отрока медный Оззо!!

Второй Валькин удар оказался не менее точным, чем первый, - визглявый горлопан с выбитым глазом рухнул под ноги человеку. Вскоре, вооружившись мечом своей первой жертвы, Дьяченко отчаянно бился плечом к плечу с молчаливыми отроками. На какое-то время звон мечей и глухие проклятия заглушили испуганный шелест душ. Но хлопы превосходили их защитников в силе и умении воевать. Голод и дьявольская удача сопутствовали слугам Виораха. Не прошло и часа, как они начали одолевать мужественных отроков, убивая одного за другим. Обезглавленные или разрубленные на куски тела оленеголовых хлопы выбрасывали в рваную пробоину. Оттуда нещадно хлестал ветер, невыносимо несло смрадом, будто небо превратилось в сплошную мертвечину. Было ужасно холодно.

Дьяченко держался из последних сил. Наконец упал замертво последний его товарищ - красавец-альбинос Амеррат, до самой гибели своей не проронивший ни слова. Теперь Дьяченко, порядком утомленный жестокой рубкой, с ног до головы забрызганный чужой и своей кровью, верил лишь в чудо. Но страх смерти так больше и не посетил его, словно Валька навсегда расстался с ним на той песчаной косе.

Он осмотрелся мутным от смертельной усталости взором. В эту трудную минуту некому было поддержать Вальку Дьяченко - пали все до единого оленеголовые воины. Очередь дошла до душ дионисов. Хлопы, войдя в раж, разрывали их на части когтистыми лапами, протыкали острыми крысиными мордами. "Ах вы, суки! На кого подняли грязные лапы?! Да это, может, души моих предков!!" Собрав остаток сил, прорубая себе путь сразу двумя мечами, Дьяченко бросился в самое пекло. В тот миг он был одержим единственной мыслью - унести с собой как можно больше мерзких жизней воинов дьявола: "На, получай! Мой дед и не таких гадов бил!!..."

Как вдруг кто-то оглушил его сзади, ломовой удар, казалось, разнес вдребезги его черепную коробку, и Дьяченко, выхаркнув кровавый фонтан, как подкошенный повалился на пол райбуса.

12.

Привела его в чувство нестерпимая боль. Такой головной боли Дьяченко еще никогда не испытывал: она была схожа с зубной болью. Будто в черепной кости, так, как это бывает в зубной эмали, образовалась трещина, вмиг нарушилась герметизация и просочились вместе с воздухом и грязным дыханием дурные чужие речи. И, воспалившись, изошел болью, точно зубной нерв, Валькин несчастный мозг. "Ох ты, кто ж меня так саданул? Будто в голову трахнули..." Чуть ли не со скрипом, заправляя стон матом, Дьяченко приоткрыл веки, словно тяжелые ставни отворил. Смачно икнув, как после убойной пьянки, обнаружил себя внутри небольшого замкнутого пространства. Низкий потолок. По всей видимости, железные стены, по периметру усеянные шляпками заклепок, лишь кое-где драпированные куцыми лоскутами ткани или кожи. Ни окна, ни нормального искусственного освещения. Вместо него что-то тусклое, дрожащее, хиреющее прямо на глазах лилось сверху, просачивалось из невидимых пор в потолке, словно это было не освещение вовсе, а несанкционированная утечка света.

Дьяченко, в который раз издав стон, не вытерпел, схватился за голову, что есть мочи сдавил руками виски. Вдруг пол под ним накренился вперед и вправо. Не удержав равновесия, он растянулся на скользком полу, проехался на пузе метра три и слету въехал головой в стальную стену. В тот же миг новый, еще более острый приступ боли пронзил его с головы до ног - словно его насадили на невидимый шампур, - и Валька потерял сознание...

Когда в другой раз пришел в себя, не ощутил ни боли в раненой голове, ни страха перед неизвестностью, ни стыда перед самим собой за то, что позволил провести себя, затянуть в это чертово приключение - запихнуть в железную коробку, мать их так и этак! Дьяченко громко выругался.

Он по-прежнему лежал на животе, пол под ним приятно покачивало, будто кто-то пытался убаюкать, усмирить обиженного человека. Он лежал, прижавшись щекой к прохладному полу. Наконец решился приподнять голову и... к удивлению своему увидел приоткрытую дверь. Прямо перед ним - открытая дверь! Дьяченко машинально покрутил головой, вспоминая недавний удар. Видимо, именно в эту дверь врезался он башкой. Будь она не ладна, хотя... Дверь была прошита заклепками столь же густо, что и стены. Поднявшись, кряхтя, на ноги, Валька высунул голову в дверной проем: там коридор, освещенный так же слабо, как его стальная темница. Оттого оба конца коридора терялись в дымчатом полумраке. Откуда-то донесся приглушенный свист или шелест, точно где-то ветер запутался в кронах деревьев. "Так стонут души дионисов", - вспомнил Дьяченко.

Он вернулся в комнату, закрыв за собой дверь. Огляделся, почесав гудящий затылок: "Очень напоминает каюту. Не хватает, правда, иллюминатора и хотя бы элементарных удобств". Оставив в покое затылок, наморщил лоб, с озабоченным видом потер его: "Неужели я в тране?... Эти мерзкие крысы взяли-таки меня в плен! Вот уроды!" Дьяченко лихорадочно порылся в карманах, пытаясь отыскать какое-нибудь оружие или предмет, которым можно было бы обороняться. "Вот бы какому-нибудь поганому хлопу вспороть живот!... Ага, есть что-то!" И он вытащил на сумрачный свет своего неразлучного единорога. Так обрадовался ему: "Слава Богу, он со мной!" Даже поцеловал его в крошечный рог. Этот простенький и бессмысленный сувенир был для Дьяченко, может, единственным связующим звеном с тем реальным и уже наполовину забытым миром, из которого Валька вывалился однажды, точно зазевавшийся пассажир из открывшейся дверцы авто. Единорог из обычной бронзы, чуть шершавой, нагретой человеческим телом, стал для человека еще чем-то вроде защитного средства. Без него Валька, наверное, давно бы свихнулся, окончательно уверовав, что все, что сейчас с ним происходит, и в самом деле явь. "В самом деле - явь!" - убеждало все вокруг. Как бы ни так! Единорог говорил об обратном, единорог удерживал его на краю... Черт, но с другой стороны Дьяченко никак не мог разомкнуть веки, еще шире разомкнуть веки, чтобы очнуться наконец от этого кошмарного, неожиданно затянувшегося сна! Чтобы избавиться от его назойливых ошметков, что лезут сейчас в его глаза, уши, рот, вместе со стонами душ дионисов забивают ему мозги. Мать их! Как он устал! Он не желает больше воспринимать эту дьявольскую реальность! Он сопротивлялся, как мог, упирался, цеплялся когтями за каждую пядь чужой земли, лишь бы сдержать, замедлить свой бег сломя голову! Но эта реальность сродни горной сели, всякий раз она сносит его - вперед и вниз влечет за собой...

Кто-то резко рванул дверь - и в каюту ворвалось с полдюжины вооруженных хлопов. Командовал шайкой все тот же громила Ксилл. Он осклабился, обрадовавшись встрече с человеком, - так палач радуется жертве, предвкушая скорую казнь. Демоны жадно втягивали крысиными носами спертый воздух, тараторили что-то на своем тарабарском языке. К удивлению своему Дьяченко, может, впервые не смог разобрать их дурной бесовской треп. Вдруг один из них, маленький и злой бесенок, кинулся на опешившего Дьяченко, спеша разодрать когтями его грудь. Валька, взвыв от такого поворота реальности, не растерялся, среагировал правильно: в следующую же секунду вмазал как следует по усатой харе - слуга Виораха, не ожидавший отпора, кубарем покатился по железному полу. Вскочив мигом на ноги, вновь бросился на человека, но Ксилл перехватил коротышку в прыжке. Коротыш вызывающе зыркнул на своего вожака, но смолчал. Зато мордастый босс, построив солдата по стойке смирно, минуты две отчитывал его, мешая слюну с хлесткими, резкими фразами.

Потом хлопы ушли так же неожиданно, как появились. В захлопнувшейся двери коротко щелкнул замок - Дьяченко заперли. И наступила тишина. Гнетущая. Плетущая судьбоносными, роковыми лапками сети-угрозы. Не отмеренная ни одними часами и предсказаниями. Нарушаемая лишь стуком Валькиного сердца и беспокойным дыханием: а-хх, а-хх, а-хх... Тишина будет вечной, теперь тишина - его новая реальность... бах!!...смирился было с этим пленник, когда дверь в каюту... бах!!...сотряс снаружи мощный удар. Дьяченко отшатнулся, будто в него пришелся невидимый удар, машинально попятился в дальний от двери угол. Не отрывая от двери тревожного взгляда, ждал нового нашествия крысоголовых...

Бах!! Долго ждать не пришлось. Дверь вздрогнула в третий раз, затрещала, снаружи послышалось громкое шипение, из щелей повалил дым, воняющий паленой плотью, словно в коридоре жарили мясо на высоком огне; вдобавок что-то пронзительно звякнуло и тут же оборвалось - там лопнула пружина или тугая струна; и наконец могучая сила выбила дверь, отшвырнула ее к центру каюты, точно жалкую картонку.

Тотчас в освободившийся проем ударил столп огня - казалось, били из станкового огнемета, какой Валька видел в одном боевике про Чечню. Огонь, злобно шипя и брызжа красно-золотой слюной, молниеносно пересек пустую каюту и, недовольно урча, пхнулся в противоположную стену. Нестерпимым жаром обдало пленника с головы до ног. "Черт! Вот сволочи! - обхватив руками голову, Дьяченко вжался хребтом в жесткий стальной угол. - Гады, они решили зажарить меня, как барана!" К сердцу накатила горячущая кровь, зато ноги будто примерзли к полу - Валька стоял не жив не мертв, глядя на огненный кошмар расширенными от ужаса глазищами.

Внезапно из тугой огнедышащей плазмы вывалилось двое. "А это еще шо за монстры?!... Черт - хлопские крысы! Что это они на себя нацепили?..." Демоны были одеты в рыжие скафандры, те никак не вязались с мечами, которые слуги Виораха сжимали в широких рукавицах. Рассекая мечами раскаленный воздух, они бросились к пленнику. Один из них, тот, что был выше и крупней, схватил Дьяченко за руку и потащил к выходу. Поток лавы не иссякал, стена в том месте, куда продолжала бить огненная струя, раскалилась до красна и, размякнув, поплыла; вокруг красно-бурого ожога торопливо разбежались лилово-фиолетовые круги...

Нет, Дьяченко не хотел умирать. "Суки, куда вы тащите меня?! Уроды! Я сделаю вас, дайте мне только..." Валька сопротивлялся, из последних сил боролся за жизнь. Вначале упал на колени, затем распластался на скользком полу, пятками, пальцами ног, коленями, животом, грудью, носом, не говоря уже о руках пытаясь сдержать неумолимое скольжение к смерти.

Пекло приближалось - неслось навстречу. Оно было ужасно, как зев дракона. "Причем тут дракон?!... Ах, мать твою, кто бы ты ни был!..." Дьяченко продолжал упираться - тупо, бессмысленно. Не желая мириться с судьбой, что вот так, ни за что ни про что должен пропасть, сгореть в этом чертовом огне. "Неужто я и вправду в аду?!" - мелькнула у пленника запоздалая мысль. Он схватился за дверную раму, вцепился в нее, как грешник в крест, несмотря на то что железо налилось малиновым соком... В следующий миг он получил крепкий тумак в спину и с зажмуренными глазами, обращенными внутрь, обратившимися к душе, как к единственному спасителю, влетел в пекло...

13.

Свет непуганым зверьком ластился к щекам и носу Дьяченко, нежно терся о его брови, все пытался заглянуть ему в очи сквозь тончайшую поросль ресниц. Незнакомый свет возвращал его к жизни. Когда Валька вновь открыл глаза, медленно размыкая ресницы, будто пальцы, некогда сплетенные вместе, свет был первым, кто встретил его в новом мире. И тут же вызолотил его зрачки. У Дьяченко дух захватило от того, что увидел он в первый миг воскресения. Живородящий свет оплодотворял его дух новыми ощущениями. Неужели снова случилось с ним это?... Да, вот он, вот он миг перерождения! В который раз его плоть и дух волшебным образом преобразились. Чудо облекло их в иную форму, заставило по-иному взглянуть на мир, открыть для себя невиданный доселе свет.

Недавний ужас перед адским огнем безвозвратно затерялся в его сознании, забылся, подобно глубокому сну. Дьяченко вдруг оказался во власти неслыханных впечатлений! Поначалу он почувствовал под собой нежное ложе. Безотчетно смял тонкую мягкую ткань. Увидел свои голые ноги... живот... руки... грудь - и вновь почувствовал нежность, с которой ложе приняло его тело. Дьяченко осторожно присел. Чья-то воля уложила его в классную койку - что-то вроде кушетки с золотым изголовьем, заправленной такой же золотой тканью. Дьяченко погладил шелковое покрывало. Потом, томно потянувшись, медленно сполз с кушетки - ноги коснулись холодного гладкого камня. В нем отражался ясный свет, воскресивший человека, отразилось его лицо, смотревшее под ноги, а еще - свод, сложенный из такого же белого камня, напомнившего Вальке метрополитеновский мрамор. На своде тоже отражалось его лицо, и неизвестно, какое было милей - то, что внизу, или сверху.

Снизу и сверху на него смотрело его лицо. И еще одно, и другое... Десяток... Сотня лиц взирала с пола и потолка на Дьяченко. Не одна сотня чужих глаз пристально наблюдала за человеком.

- Вы, как мы можем предположить, рассчитывали увидеть геенну огненную? Чертей и грешников, шкварчащих на раскаленных сковородах? И страшного-престрашного сатану?... Так вот, должен признаться вам, сатана... сатаны здесь нет и не было в помине! А есть я - бог хлопов Виорах.

Отражения на белых камнях обрели плотское начало и законченную форму. Дьяченко обнаружил себя в окружении сотни незнакомых созданий. Бог, или тот, кто себя за него выдавал, был необычайно высок, под два метра ростом, и приятен лицом. Небольшая шапочка, вышитая красным жемчугом, над высоким белым лбом. Взгляд пытливых серо-зеленых глаз. Строго очерченный рот, ни один раз целованный вечностью... Окружавшие его создания так же, как повелитель, были хороши собой и одеты в длинные белые плащи, по краям отороченные ярко-пурпурными лентами. Ни намека на принадлежность к крысиному роду.

"Хм, я видел то, к чему была готова моя душа", - к месту вспомнил Дьяченко.

Внезапно Виорах подал знак, и подданные его, столпившиеся подле человека, послушно раздались в стороны. А взгляд Дьяченко, еще мгновение назад с некоторой опаской блуждавший по лицам незнакомцев, вдруг наткнулся на такое... Неожиданно Валька вперил очи в такое, что сложно было вообразить или предугадать даже после стольких его превращений и мытарств, - чудо возникло словно из-под земли или, скорее, спустилось с самих небес. Дьяченко обмер, задержав в легких золотой, точно медовый, воздух.

Виорах, с нескрываемой иронией скривив рот, наблюдал за человеком. А тот, не замечая больше ни насмешек прекрасноликих хлопов, ни испытующего взгляда их властелина, во все глаза глядел на открывшиеся красоты.

Казалось, Дьяченко вознесся на вершину мира. За стеной, возведенной из неизвестного прозрачного материала, простирались голубые дали небес. В них парили неведомые птицы, бесконечно долго тянулись караваны белоснежных облаков, солнце строгим оком провожало их. На земле, или, точнее, в том мире, из которого он неожиданно выпал, как выпадает шар из лоторейного барабана, он мог наблюдать эту картину миллионы раз, не обращая внимания на те мелочи, которые сейчас его так восхищали. Но что же происходило на самом деле? Как зовется тот мир, где он вдруг очутился? И чем, наконец, было то, чему несказанно изумляясь, не мог до конца осознать его ум?...

Валька перевел взгляд вниз - там гряда скал ощетинилась черно-бурыми пиками вершин, жемчужно-сиреневая дымка заволокла бездну неслыханной глубины.

Дьяченко ощутил на макушке чье-то дыхание, догадался, что за этим последует. Возвышаясь, как идол, над человеком, Виорах говорил словно поучал. Не оборачиваясь, Дьяченко представил себе улыбку повелителя хлопов: в ней смешалась брезгливость с жалостью. Так люди нередко смотрят на калек и мертвецов.

- Все, что перед вами, и там, дальше, под пеленой тумана, - рука Виораха простерлась сантиметрах в двадцати над головой человека, - не дар неба, не божья благодать, а работа воли, тщеславия и нечеловеческого упорства. И наоборот - все человеческое нам чуждо. Вы, к примеру... Однако эта вещица, найденная у вас, заставила меня обратить на вас внимание. Всего на краткий миг, пока вы не объясните ее значение. Ну?

Вмиг растерявшись, Дьяченко напрасно ощупывал карманы. Его бросило в дрожь! Он обернулся, зыркнул снизу вверх затравленным взглядом. На губах Виораха продолжала играть надменная улыбка. Двухметровый красавец вертел в руках валькиного единорога... Наконец Дьяченко с трудом выдавил из себя:

- Это источник чистоты. Ходят легенды, что он очищает рогом воду, отравленную ядом змеи. А еще говорят, что единорог способен вернуть девственность деве, искушенной дьяволом.

- Значит, это то, в чем я давно нуждался. Следуйте за мной!

Дьяченко настороженно глянул на царя демонов, опасаясь, что тот готовится сыграть с ним злую шутку, заманить в хитроумную западню. Но не успел он толком испугаться, как получил сзади увесистую затрещину, после чего обрел новую реальность. Уже в который раз!

14.

Они шли бесчисленными коридорами, залами, пустыми и, казалось, искусственными, словно нарисованными. В царских анфиладах было свежо и тревожно. Свет, зыбкий, невнятный, как зов вечности, будто сочился из невидимых пор в стенах и потолке. То вдруг отставал, замирая далеко позади, и тогда хлопы во главе с Виорахом ступали в зону сумерек, отчего-то ассоциировавшуюся у Дьяченко с белой ночью. А то, точно очнувшись, свет вертким сквозняком нагонял идущих и, коснувшись стен, немедленно исчезал, словно впитывался в их идеально обработанные поверхности.

Природа стен, потолка и пола была неизвестна Дьяченко. Они казались ему абсолютно идентичными - сложенными из одного и того же материала одного цвета, обработанными с одинаковым качеством. В какой-то момент пути Дьяченко внезапно осознал, что сейчас он шагает по... стене, а пол, оказавшись справа, ничем не отличается от стены. Валька едва сдержался, чтоб не вскрикнуть!

Они прошли, наверное, еще через десяток пустынных залов, разъединенных дверьми, раздвигавшимися при их приближении. Как вдруг Валька почувствовал: пол вновь уходит из-под ног. В следующий миг он увидел себя, точнее, ощутил идущим по потолку. Да-да, какое-то время он шагал вниз головой! Он был уверен в этом на все сто процентов! Волосы безвольно свисали вниз, к голове прилила кровь, дышать стало трудно... Ощущение это длилось секунд двадцать, может, больше - потом Дьяченко уже был не в силах отличить пол от потолка, стены - от пола. Его продолжало мутить, он прикрыл рот, чтобы не застонать, не дай бог не выдать панику, овладевшую им. Виорах явно догадывался, что происходит в эти минуты в душе человека. Не замедляя царственной поступи, владыка снисходительно потрепал Дьяченко по плечу - впервые коснулся его.

- Как видите, здесь отсутствуют такие понятия, как опора, низ и верх. Не существует точек координат. В Юфилодоре нет и привычных для вас источников света. Здесь нет ничего, к чему вы привыкли... там. И наоборот, все, что вы увидите или почувствуете здесь, настолько будет новым для вас, необычным, что вы не сумеете истолковать увиденное по-своему. Кишка тонка, умишко и того скудней! Потому что вы ограничены. Там, откуда вы явились, вы ограничены условностями, от которых я избавил Юфилодор. Прежде всего от единиц измерения чего бы то ни было - пространства, времени, освещенности, совести, зла... По моей воле вы оказались в мире, свободном от всяких условностей и ограничений. Такой мир невозможно измерить, а следовательно, покорить или разрушить. Юфилодор просто обречен на бессмертие!

- Так у вас тут что-то вроде анархии? - вставил словечко Дьяченко.

- Анархии?... Я не понимаю смысл этого слова. Хотя догадываюсь о его значении. В Юфилодоре невозможна никакая другая власть, кроме моей. Только в моей власти освобождать от условностей. Или наказывать. Например, взять и заключить в некую систему координат. А вот еще: какое страшное наказание - открыть правду о самом себе! Такая правда для многих из вас похлеще духовной слепоты.

- Мы не боимся такой правды, - возразил Дьяченко. - Мы можем покаяться нашему Господу Богу.

- Богу?! - полыхнув очами, Виорах едва не взревел. - Погоди, скоро ты станешь свидетелем того, как рождаются ваши боги. И тебя вывернет наизнанку от такой правды!

Спор человека и дьявола неожиданно стих, будто они потеряли друг к другу интерес. Но разве такое возможно?!... Тем временем впереди замаячил какой-то предмет. Очертания его были расплывчаты, точно рядом с ним струился теплый воздух. Поначалу предмет напоминал дорожный указатель, но чем ближе к нему подходили, тем явственней он обретал очертания дерева, по всей видимости, декоративного, растущего в горшке или прямо в полу.

При виде одинокого деревца сердце у Вальки радостно заколотилось. Наконец-то на его пути, до сего момента бессмысленном и стерильном, будто щедро вымытом "Фэйри", появилась цель. Та самая условность, о невозможности которой недавно говорил владыка. Теперь у человека есть цель - разглядеть вблизи непонятный предмет. Более того, Валька решил разбить эту цель на несколько задач: подойти вплотную к дереву, рассмотреть его и, мысленно сравнив со всеми известными аналогами, сделать вывод. А там - будь что будет! Дьяченко захватила идея сделать осмысленным этот бездарный, выхолощенный путь в аду.

Царь хлопов не мог не заметить, как преобразился человек, как просветлело его лицо, запульсировала от волнения жилка на правом виске... То, что произошло потом, на ближайшем отрезке пути, вероятней всего, напрямую было связано с волей Виораха. Да, кому как ни дьяволу в силах помешать человеку достичь его цель?... Однако, вполне возможно, что дальнейшие события на самом деле были обусловлены особенностями Юфилодора, освобожденного от любых ограничений - пространственных, временных, моральных... Как бы там ни было, цель Дьяченко исчезла. Пропала с глаз. Хотя по элементарным законам физики при движении в течение некоторого времени с определенной скоростью Дьяченко был просто обязан достичь того чертового дерева. Он должен был достичь своей цели, даже если бы не желал этого, вот как! Но здесь, в стерильном, пресном Юфилодоре не действовали никакие элементарные законы физики. Здесь вообще не работала никакая логика!

У-у-у! Подавив в себе злость, Дьяченко бросил косой взгляд на Виораха, ожидая увидеть неизменную усмешку. Но владыка не улыбался. Напротив, на его белолобый лик легла незнакомая печать строгости и тревоги, отразилась упорная, адская работа ума. Царь хлопов словно ждал чего-то, что угрожало изменить его планы. Он все ускорял и ускорял шаг, словно пытался нагнать собственный взгляд, с опаской устремленный далеко вперед - туда, где стены, пол и потолок сходились в одну точку.

Вдруг впереди опять возник тот странный, как казалось Дьяченко, не поддающийся логике предмет. Увидев вновь одинокое дерево, человек облегченно вздохнул, хлопы, напротив, распахнув полы бело-пурпурных плащей, дружно схватились за рукояти мечей, а Виорах еще строже наморщил лоб. Деревце показалось - его очертания, подрагивая, как кадр в старом кино, продержались секунд десять - и снова пропали. От сердца Дьяченко тотчас отхлынула кровь, сердце тихо защемило, Валька почувствовал, как от невольных слез сыреют глаза. Неужели все пропало? Неужели он никогда не увидит, не дойдет... Переживая так, человек и понятия не имел, чем бы могло оказаться то удивительное, дразнящее воображение деревце - одно на весь ад. Может, оно давно сгнило, засохло или, чего хуже, было ненастоящим, неземным?... Могло быть все, что угодно. Но почему-то в душе Дьяченко с каждой минутой крепла уверенность, что от того противного, капризного деревца, не желающего показаться во всей своей красе или уродстве, зависит его, Валькина, судьба. Короче, он уже в который раз поклялся добраться до того дрянного деревянного маячка и... и... черт бы его подрал, помочиться на него!

Человек не заметил, как начал сходить с ума. Может, это и есть то настоящее наказание, что уготовано грешнику в аду? Сойти с ума и лишиться возможности осознавать реальность ужасней, чем познавать явь, пусть и сгорая при этом в вечном огне. Так полагал начавший сходить с ума Дьяченко, когда вожделенное дерево вновь замаячило впереди.

Маячок бесстыже дразнил - то неожиданно появлялся, то так же внезапно исчезал. В какой-то момент человек потерял бдительность и интерес к нему: его глаза устали от непрерывного наблюдения за дорогой. Тогда-то все и случилось. Дьяченко, глядя себе под ноги, безотчетно погрузившись в тягучие, точно кисель, мысли, бесцветные и пустые, как явь вокруг, пропустил миг, когда маячок начал резко увеличиваться в размерах. Не прошло и полминуты, как дерево обрело ясные очертания. Кто-то толкнул в бок Дьяченко, тот испуганно вскинул голову и увидел совсем близко, метрах в двадцати от себя небольшую яблоню.

Яблоня росла посреди пустого зала, как две капли воды похожего на все предыдущие и, вероятно, на все последующие пространства в этом убогом, выхолощенном мире. Вот налетел порыв ветра, наверное, единственной здесь, кроме дерева, живой субстанции, и листья на яблоне встрепенулись, светлые блики и темные пятна заиграли на них - свет и тень щедро разукрасили деревце. Оно словно расцвело... Чем меньше оставалось до дерева, тем глуше становился свет. Но яблоня, как ни странно, обрела еще большую четкость. Дьяченко разглядел в ее маленьких, как детские ладошки, листьях единственный плод, бледно-красный, подобно раннему помидору. Плотно обвивая ствол дерева, могучий змей протягивал к одинокому яблоку распахнутую пасть. Зубов в ней, маленьких и коричневых, как яблоневые косточки, было больше, чем имен, которые помнил Дьяченко. Он передернул плечами, увидев, как змей сомкнул гадкие свои зубки на блестящих нежнокожих боках яблока.

- Идиот!! Ингэл, ты полный идиот! - вдруг выругался рядом повелитель хлопов. Куда только подевалась его царская заносчивость и надменность! Виорах даже не пытался скрыть дикой ярости, охватившей его. Гнев его, в одно мгновение выдавший в нем бешеный, дьявольский темперамент, был направлен на старого змея, медленно спускавшегося с яблоком в зубах. Дьяченко вздрогнул: на ветке, где только что было сорвано яблоко, возникло новое. "Что за чертовщина!" - Валька машинально сжал кулаки.

Тем временем Виорах, окончательно отставив в сторону царское величие и сдержанность, продолжал на чем свет стоит бранить змея:

- Ползучая скотина! Паршивый родственник сатаны! Змеиная подстилка! Ингэл, ты совсем из ума выжил! Кто надоумил тебя искушать чистые души?! Ты перегадил мне пищу богов, старый остолоп!

Хлопы, выхватив из ножен мечи, расталкивая друг друга, бросились к яблоне. "Конец змеюке!" - мелькнула у Вальки мысль. Отчего-то ему стало жаль ползучего гада: сейчас его покромсают на куски, того и гляди яблоню зацепят... Но в следующую секунду человеку уже было не до змея. Дьяченко впервые увидел их. Так ясно увидел только сейчас, словно не мог разглядеть их раньше, словно у него третий глаз открылся...

Души дионисов в несколько колец обступили дерево. Боже, они водили вокруг яблони хоровод! Вздрагивали в такт неслышной мелодии, как могли, извивались бесплотными своими телами. Неожиданно две души вырвались из ближайшего к яблоне круга и кинулись к змею. К этому моменту Ингэл только-только спустился к основанию дерева и застыл с яблоком в зубах. Змей ждал. Души жадно набросились на яблоко, одержимые не то дьявольским наваждением, не то вековой жаждой греха. Они наперебой приникали к нежному плоду - временами яблоко, как пуля, насквозь проходило их пепельные сущности. Дьяченко диву давался, наблюдая за порочной трапезой, поражаясь, с каким вдохновением и страстью души дионисов отдаются греху.

Наконец яблоко пропало из виду, видимо, поглощенное новоявленными грешницами... Змей, сомкнув ужасные челюсти, мотнув головой, пополз вверх, нежно трясь чешуйчатыми боками о ствол яблони. Ингэл спешил за новым плодом, не видя, как взбешенные хлопы налево-направо кромсают охмелевшие от греха души дионисов, разрывают в клочья, точно сгустки мрака, их бесплотные субстанции.

Человек продолжал безучастно стоять в стороне, пустым взором наблюдая за бойней. Он будто ждал сигнала извне...

В нос Дьяченко шибанул запах гнилого яблока. Валька поморщился, покрутил головой, рыская взглядом по возбужденным телам хлопов. Наконец нашел Виораха - тот рвал души наравне со всеми. "Вот сукин сын! С какой же ненавистью ты мочишь беззащитные души! - Валька заводился все сильней. - Что же такого они тебе сделали?! Неужели искуситься грешным яблоком намного ужасней, чем жить слепо, не ведая греха?" Избиение душ дионисов вызвало в сердце Дьяченко настоящий протест: "Наших бьют!" Глаза его вспыхнули нехорошим волчьим огнем, он уже собрался было накинуться на какого-нибудь демона, свалить с ног и завладеть мечом... Как вдруг первым получил удар в ухо. Несильный, но зазвенело в ухе ощутимо! "Черт, кто это меня так?!" - "Не оборачивайся!" - горячий шепот обдал его звенящее ухо - и звон сразу пропал. А шепот знакомый-знакомый, девичий шепот... Его потянули за руку, и Валька, мгновенно подчинившись, не раздумывая, шагнул влево.

15.

Из зала, где росло дерево греха и где продолжалось избиение душ, под прямым углом вел узкий проход. С каждым шагом в глубь его света и воздуха становилось все меньше, зато все громче билось юное сердце, похитившее человека.

- Амелиска?! Ты?! - Дьяченко не верил своим глазам, взахлеб разглядывая дочь предводителя благородных отроков. - Я ужасно рад! Ты жива!... Господи, что они с тобой сделали?

Он осторожно коснулся коротко обрезанных рогов девушки. С ними она была похожа на молоденького мальчика. Лишь нежный овал лица, лишь чувственные губы и светящийся, искрящийся от избытка чувств взгляд выдавал в Валькином похитителе женщину. Влюбленную женщину. Все время, пока Дьяченко с небывалой жадностью разглядывал ее, Амелиска молчала. Она улыбалась, глядя, каким безмерным счастьем наполнился взор человека. Наконец она встала на носочки и, порывисто обняв Вальку за шею, поцеловала его.

- Мы вместе, - тихо произнесла Амелиска, но эхо радостно подхватило: "Мы вместе-е-е!..."

Обнявшись, они стояли посреди помещения, мало похожего на предыдущие комнаты и залы. Вероятно, это был грот. Заброшенный грот со следами очень древней жизни, угадываемыми в основном на ощупь и по наитию, - внутри было темно. Кромешную темень, точно голову чернокожего, едва-едва тревожил одинокий пульс - зыбкий огонек в руке Амелиски. Пламя свечи казалось безнадежно слабым, нестойким, чтобы отвоевать у тьмы хоть крохотную пядь светлого пространства. Такой густой была здесь мгла, скопившаяся явно не за один век, не за один миллениум.

Словно в сердце самого первородного зла завела Вальку девушка-отрок. Дьяченко стало не по себе: он почувствовал, как беспомощно сыреют подмышки. "Блин, куда я попал?! Прямо логово какое-то!..." Тьма обволакивала плоть и дух странников, немо грозясь поглотить их, восполниться светлой энергией их сердец.

Но вот Амелиска вскинула руку с робкой свечой - и мгла раздалась, будто обжегшись о разлившийся круг света. От неожиданности Валька присвистнул. Еще бы - его взору представились остатки невиданного мира, затерянного в недрах ада! Полуистлевшие ковры под ногами, сухие и потрескавшиеся, как обветрившаяся кожа, полотна на стенах. Допотопная и громоздкая мебель: столы, шкафы, буфеты, кажется, вырезанные из кости, покрытые, словно тонким шерстяным одеялом, слоем пыли. Черно-серые, будто обросшие шерстью, горки примитивной посуды и другой хозяйской утвари.

Из всего векового хлама Дьяченко привлек только громадный сундук. Возможно, потому, что он был единственным предметом, на который можно было присесть. Сдув с него, наверное, не меньше килограмма пыли, Валька сел на его массивную крышку и усадил на колени Амелиску.

- Я был уверен, что уже никогда не увижу тебя, - признался он и в тот же миг обмер - его неосторожное дыхание внезапно погасило пламя свечи.

- Погоди, я не вижу твоих глаз, - шепнула девушка и выпорхнула из его объятий. Легко и быстро отыскала огниво или что-то наподобие его, будто знала здесь каждый уголок, ловко высекла искру - их лица, вновь освещенные чутким пламенем свечи, стали еще ближе и родней.

- Я ждала тебя вечность, - она снова сидела у него на коленях, нежно обвив шею руками. - И весь этот театр - для тебя.

- Театр?

- Ну да, - Амелиска, улыбаясь, махнула рукой в ту сторону, откуда они пришли.

- Ту ужасную бойню ты называешь театром?! - Дьяченко напрягся всем телом, почти грубо скинул с плеч руки девушки. - Их там рвут на клочки, как туалетную бумагу, а мы здесь сидим, как последние... Нужно поспешить им на помощь!

- Кому - им? - будто не понимая, о ком идет речь, спросила Амелиска.

- Ты что - издеваешься?! - Валькиному возмущению не было предела. - Там слуги дьявола убивают души, а у тебя будто память отшибло! Ведь твой отец - повелитель отроков, бесстрашных защитников душ человеческих!

- Дурачок, и ты поверил... - она не договорила, расхохоталась звонко, беззаботно - эхо разнесло ее смех под сводами грота... Потом замолчала, свет в ее очах на миг потух... И вспыхнул с новой силой! Она крепко прижалась к груди Дьяченко.

- Неужели ты мог поверить, что я способна на такое? Бросить в беде души дионисов?... Это все клоны. Там нет ни одной живой души.

- Клоны?! - от неожиданности Дьяченко вздрогнул, невольно стиснул нежное запястье девушки.

- Ну ты, медведь, потише, - вскрикнув, Амелиска выдернула руку. Потом улыбнулась. Покачала головой. - Я знала, что ты придешь. Готовилась к встрече очень тщательно. Прежде всего приручила старого Ингэла. Змей столько душ искусил на своем веку, что сопротивлялся недолго. Ингэл согласился сыграть главную роль в моем спектакле, - словно ожидая от человека вопроса, девушка заглянула ему в глаза - но Валька молчал. Поцеловав его в небритую щеку, Амелиска продолжила. - Следующая задача - нужно было определить жертвы среди душ дионисов. Непростая задача, но... Как ни странно, нашлись добровольцы. Удивительно! Наверное, самопожертвование вообще свойственно человеческой душе, - девушка искоса глянула на Дьяченко и тут же отвела взгляд. - На что вы только не способны, когда хотите выразить свою любовь или преданность... Разумеется, в итоге я отвергла идею принести в жертву настоящую душу диониса. И тогда пришла другая идея - создать клонов пленных душ и пожертвовать ими. Однако и этот план я приняла не сразу. Но, Вал, у меня не было другого выхода!... А ты знаешь, кто надоумил меня клонировать души?... Хм, змей Ингэл.

- Но для чего все это? Театр, клоны душ, ручной дьявол, подыгрывающий девушке-отроку?

- Ингэл не дьявол. Он змей, в обязанности которого входит искушать души. Их пригнали в Юфилодор даже не как рабов, а как... Но об этом я расскажу тебе позже. А дьявол здесь один - Виорах. Его и бойся. Но не сейчас и не со мной. Не для того я ждала тебя, чтобы ты боялся Виораха и его слуг. Я расскажу тебе о твоей миссии, с которой ты прибыл сюда...

- Погоди, лучше расскажи подробней о клонах. Честно говоря, не нравится мне это. Слишком уж по-дьявольски звучит: клоны душ.

- Вал, это совсем не то, о чем ты думаешь. Клоны душ, в сущности, - это их двойники. В жизни людей их встретишь на каждом шагу. Ну, почти на каждом. Скажи, среди твоих приятелей попадались шизофреники?... Так вот, шизофреник - он же донор и родитель клонированной души. В Юфилодоре, как в любом мире, где обитают души, без душевных болезней никак не обходится. Шизофрения среди них не редкость: души двоятся, троятся... Случается, потерявшись, клоны душ блуждают по аду, словно сомнамбулы. Одним из них представляется, что они уже спасены, другим - что они вернулись в свой мир, но никак не могут отыскать подходящее тело. Третьи, напротив, уверены, что нет ничего слаще доли падшей души. Зачастую и те, и другие, и третьи - клоны одной и той же души.

- Так это таких двойников ты послала на смерть?

- Вал, повторяю: у меня не было другого выхода, поверь мне! Лучше душу оставить без ее второго "я"...

- ...Чем мир оставить без единой души, - Дьяченко понимающе кивнул.

- Я рада, что ты наконец понял меня, - с облегчением вздохнула Амелиска. - Нет жизни в Юфилодоре, этом совершенном аду, созданном мыслью и волей его властелина. Нет в Юфилодоре и смерти. А у меня, Вал, нет тех знаний и опыта, которые помогли бы объяснить тебе то состояние, в котором ты сейчас пребываешь по воле Виораха. Не жизнь и не смерть, а удивительная, непостижимая уму человека реальность. Я назвала бы ее ужасной, безнадежной, беспросветной, если бы не знала, как отсюда... Но об этом расскажу потом. Все - потом. Ведь сейчас... ведь сейчас мы вдвоем, правда, любимый? - Амелиска пригнула Валькину голову и поцеловала в губы. - Я ждала тебя вечность...

Из сундука она достала жемчужной белизны белье и постелила тут же, в центре древнего грота, сделав грубый сундук изголовьем импровизированного ложа. Пыль и мрак отступили, голоса предков смолкли, над пламенем свечи возник ореол святости и чистоты, и вскоре человек остался наедине с любовью. Любовью, с которой можно встретиться даже в аду.

Им было хорошо вдвоем. В сумеречном гроте с остатками чужой роскоши. Под милое потрескивание свечи. На простеньком ложе среди наполовину истлевшей утвари. Среди неотступных теней, то отчаянно скачущих к ним из холодного мрака, то на миг-другой цепенеющих в ожидании нового приступа любовной горячки. Любовь горячила им кровь! Сладкая плоть дурманила голову, но до полного ощущения сытости было еще далеко. Ах, разве можно раз и навсегда утолиться любовью! Это все равно что приблизиться к абсолютному нулю или абсолютному совершенству... Раз сблизившись, влюбленные больше не разлучались - не разлучали души, не разъединяли тела. Желали друг друга! Пировали любовью, спешили насытиться ею - и не могли. Удивительно, но с каждой новой любовной порцией ощущение сытости неизменно отдалялось, как земной горизонт, представлялось все эфемерней... Да и некому было оценить-осознать это бесполезное чувство - сытость любовью. Одержимые жаждой любви да не убоятся испить чашу эту до последнего вздоха, до жмени праха, до горстки могильной земли.

Колени дрожали, утомленные бешеной скачкой за счастьем. Дьяченко ликовал взахлеб. Амелиска, незаметно краснея, нежно стыдила его: "Тише, дурачок, Виорах услышит!" - "К дьяволу дьявола!!" - хохоча, хорохорился Валька. Потом, на мгновение замолчав, склонившись над ней проложить языком Млечный путь от чудесных грудей до юного лона, смело заключил: "Ад для тех, кто в него верит. А я верю только в тебя... любимая".

"Лю-би-ма-я-я", - по слогам повторило эхо.

Еще не раз пускались вскачь их тени, дерзко играя в горелки со смертью. Замирали, скрещивались, мерно покачиваясь в ритуальном танце любви. Еще не раз... Наконец, запыхавшись, истощив стоны и семя, Дьяченко произнес:

- Я чувствую себя князем тьмы.

- А я мечтаю о свете.

- Погоди, выслушай до конца. Я ощущаю в себе небывалые силы. Будто кто зовет меня - я еще не знаю, откуда, - и этот зов вдохновил меня... Ты не слышишь его? А я... я готов исполнить любое твое желание! Ну, чего тебе хочется больше всего?... Ты говорила о свете. В этом мрачном склепе его так же мало, как воздуха. Света и воздуха! Я, князь тьмы, объявляю войну воинам мрака! Своим бывшим воинам. Я чувствую: новые силы пребывают ко мне. Твоя любовь, Амелиска, и этот странный голос из ниоткуда сделали меня бесстрашным и сильным. Еще никогда не ощущал я себя таким. Поверь мне - это впервые! Я готов разогнать мерзкую темень вокруг - как стаю дерзких ворон разогнать! А заодно разорву на мелкие клочья враждебную тишину. Ты слышишь, как она предательски ухмыляется из темных углов? Не бывать тишине, что скрадывает шаги наших врагов! Камня на камне я не оставлю от этого логова смерти!

- Но что будет потом, мой любимый? - внимательно выслушав страстные клятвы Дьяченко, спросила Амелиска.

- О-о-о, ты не знаешь, что будет потом?! - Валька вскричал с новым пылом. - Потом начнется такое веселье, какого еще не видело это чертово царство! Море света, огней затопит убогую эту пещеру! А какая музыка будет играть для нас и для тех, кто придет на наше веселье!... Гляди, Амелиска, я делаю свой первый ход!...

С этими словами Дьяченко схватил одну из простыней, расстеленных посреди грота, и ловко накинул на себя, подобно тунике. И в тот момент, когда он перебрасывал конец простыни за спину, вокруг вспыхнули сотни, тысячи ярких свечей. В первую секунду Амелиска застыла. Широко распахнутыми очами она озирала внутренность бывшего грота. Да, именно бывшего, поскольку то пространство, которое вырвали из тьмы тысячи волшебных огней, теперь никак не походило на старый грот. Не иначе, как роскошный зал в каком-нибудь царском дворце предстал вдруг перед изумленной Амелиской. Она прикрыла ладошкой рот, чтобы не закричать от восторга. Сколько, сколько, сколько вокруг нарядно одетых людей! Боже, она никого не знает.

Большинство из них сидело за столами, изящно сервированными прозрачными сосудами и кубками, причудливых форм плоскими блюдами, наполненными разноцветными яствами. Повсюду стояли цветы, сияли улыбки и украшения из чудных драгоценных камней. Откуда-то доносилась музыка - то неумолимая, разгоряченная, как августовский полдень, то медленная и воздушная, как тенистый сад. Незнакомцы великолепно танцевали.

Внезапно все смолкло, остановилось, и люди повернули лица в сторону Амелиски. Она растерялась, не зная, куда обратить смущенный взор, куда девать руки. Безотчетно поднесла их к груди - и вдруг коснулась прохладных камней. Боже, бриллиантовое колье! То самое, что дарил ей отец в день ее совершеннолетия. А какое платье на ней! Боже, боже, боже, как она хороша!... А где же любимый?

Дьяченко был сам не свой от таких внезапных превращений. Как он быстро одержал победу над войском мрака и смертельной тишиной! Как быстро и без единой потери... Это одновременно радовало и настораживало. Но... но столько людей выжидающе смотрят на него. Он не имеет права обманывать их ожидания, лишать света и радости. Света - он сам его заслужил! Так долой страх и сомнения! Сегодня он готов жить одним днем, одним часом, одним-единственным мигом!... Но как же хороша его Амелиска!

Дьяченко махнул полой длинного белого плаща, подбитого роскошным пурпурным мехом, закинул полу едва ли не за плечо, и... И снова, как по сигналу, грянула музыка, сидящие за столами потянулись к бокалам, ожили танцующие пары, тут и там раздался смех, тотчас смешавшись с счастливым, беззаботным гамом, Амелиску пригласил на танец красивый молодой юноша в изумрудном камзоле и шляпе с золотым пером - пир завертелся с новой невиданной силой. Взирая на всех с нескрываемой гордостью, Дьяченко приятно было сознавать, что осью вращения сегодняшнего пиршества является он - человек.

Не спеша, он решил обойти свои владения. Ах, какие только чувства переполняли его душу - он вовек не испытывал ничего подобного! Гордость, восторг, сумасшедшая радость, неописуемый, животный ужас, шок, от которого смог оправиться далеко не сразу... Валька словно плыл взглядом по волнам искристого, пульсирующего света, накатывавшегося на него со всех сторон. Чудный свет омывал ему очи - и в следующий миг он видел то, что не замечал до этой минуты. Так повторялось нескончаемое число раз - он замечал и открывал для себя все новое и новое.

Он вдруг увидел себя во всем своем величии - нечеловеческом, неземном!... На смену этому ощущению немедленно пришло иное, столь же восхитительное и прекрасное, будоражащее кровь, дразнящее дух. Затем следующее, следующее!... Дьяченко не переставал поражаться неслыханным превращениям, которые он же сам сотворил с собой и заброшенным гротом.

Повсюду царила любовь. Красивые женщины и мужчины упивались друг другом. Их взоры говорили о многом, о таком запредельном, к чему Дьяченко не хотел прикасаться. Их губы выстраивали мосты, на которых встречались их души. О, как не просто было потом разлучить души и вернуть в отчий дом! Дьяченко увидел людей, сошедших с ума после страстного поцелуя. Оттого что души их, однажды встретившись на мосту, слившись в пылкое ча, не пожелали вернуться в закутки хозяйских домов. Их было немало - влюбленных, что впадали в вечное блаженство, уже не сознавая, любимы ли, любят ли сами.

Повсюду лепетали, бормотали, выкрикивали что-то бессвязное, бессмысленное, но звучное и способное усладить любой привередливый слух. Там речи служили неожиданными деталями неподражаемых туалетов людей - заготовленными или импровизированными украшениями из эфира и звука, сувенирами из света и чувств. Сказал меткое слово, и в ту же секунду обогатился бриллиантовой брошью. Не в воображении - наяву! Рассыпался перед дамой в комплиментах и образах - и тут же почувствовал, как отяжелели пальцы от золота - перстней с изумрудом.

Будто важные вельможи, между столиками степенно расхаживали представительные официанты в ярко-желтых ливреях и масках с черной канвой вокруг глаз. На светящихся зеркальных подносах они разносили сувениры. Дьяченко диву давался: чего там только не было! Обломок массивного канделябра, залитого, точно спермой бога, почерневшим воском; огарок свечи, сквозь который вместо фитиля продета была вена - едва заметно из нее сочилась кровь; осколок черепа, натертый шмелиным медом; зуб, проросший вещей травой; вода живая и мертвая в грудях, отсеченных рыцарем у ведьмы; булатный кинжал с мужским оком, замурованным посреди золотой рукояти, - давным-давно это око, до сей поры не истратившее небесной синевы, принадлежало первому хозяину кинжала. Сувениров бессчетное число вылилось в бесподобный парад, одновременно заманчивый и безобразный. Сухое запястье любовницы бога, серебряные грибы, хрустальные орехи, гусиное перо, которым сатана отрекся от небесного престола; ветхая ножка стола, за которым бог распивал последнее в своей жизни вино; скорлупа шаровой молнии, веревка, которой черти связывают руки грешника перед тем, как опустить в кипящий котел; сердце птицы, где спрятаны имена всех неродившихся птенцов и змей; монета, отлитая из божьего гнева; свет зари, наступившей вслед за падением Евы, заключенный внутри янтарного слитка; детский след Каина, запечатленный на песчаной коже земли; пучок лунных волос на гигантском, со слоновий бивень, рубце; холодные угли - единственное, что осталось от сожженной Трои; наконечник стрелы, испеченный князем Владимиром из ржаного зерна; бронзовая чара с вином, бронзовая чаша с вином, бронзовая чарка с вином и стакан чистой воды...

Официанты с невозмутимым видом раздавали налево-направо бесполезные вещицы - только на беглый взгляд бесполезные: из них, как из деталей конструктора, можно было выложить историю человечества. Обретя дары, люди за столиками замолкали, погружаясь в воспоминания о нездешнем.

Выхватывая то там то сям необычные сюжеты, Дьяченко увидел Амелиску. Девушка сидела одиноко, позабытая им, ее суженным, ушедшим в бездонные ощущения собственной власти. Вдобавок ее отчего-то обнесли древним сувениром. "Черт! Как я мог!..." - Валька почувствовал невольный укол совести. Пошарив по карманам, он собрался было послать девушке бронзового единорога - пусть сувенир не из дремучего прошлого, зато из гремучего будущего! Как вдруг Дьяченко отвлекло одно необычное обстоятельство. В тот момент, когда он раздумывал, с каким официантом отослать сувенир Амелиске, мимо него прошел официант, не похожий на других - коренастый и невероятно широкий в плечах. Валька машинально глянул из-за его плеча: не занят ли поднос - и обомлел. На подносе, ужасно заляпанном грязными пальцами, Дьяченко увидел роскошный малинового бархата футляр. В нем, точно жемчужина в живой мясистой раковине, забрызганный алой росой блистал золотой "паркер". Долларов на пятьсот, не меньше! Дьяченко, вскрикнув, инстинктивно попятился, коренастый официант тотчас обернулся на крик, поднос в его руках вздрогнул, "паркер" сполз к нижнему правому углу, а в следующую секунду Валька встретился взглядом с... заказчиком. Маленькие, щенячьи глазки Хека смеялись. "Мать твою!" - вырвалось у Вальки, и он тут же проснулся.

>>>