О СВОЙСТВАХ СТРАСТИ В РАССКАЗЕ Л. УЛИЦКОЙ "ЛЯЛИН ДОМ". МЕТОД ПРОЗАИКА

Ирина Захариева

web

Людмила Улицкая показывает изобразительными средствами потенции неореалистического метода повествования в условиях, когда можно наконец писать на любую тему без всяких ограничений и отпадает необходимость в тайнописи и разнородных иносказаниях.

На этапах внутренней творческой трансформации метод реализма в русской литературе пережил в начале ХХ века инвазию символизма и от этого обрел полисемантические напластования при сокращении объема повествования. В творческой практике Улицкой метод возвращается к своей генетической природе, находясь в состоянии преобразования: метод приводится в соответствие со временем его реализации.

Конструкция рассказа "Лялин дом", как и другие произведения Улицкой, в значительной мере основывается на художнической интуиции, и наша задача - раскодировать образно-смысловой конструкт.

В заглавии запечатлено дважды одомашненное пространство: номинативное существительное дом сопряжено с притяжательным местоимением, образованным домашним именем героини Ольги Александровны: "Лялин дом".

Современный женский характер помещен в бесконфликтные по существу жизненные обстоятельства - освобожден от бытовых и финансовых забот.

Дом вузовских столичных преподавателей, ведающих французской литературой, открыт для гостей; отношения между супругами необременительны; подросшие дети еще не покинули родительского гнезда. Сын Гоша учится в школе, в девятом классе, а дочь Лена готовится овладеть той же профессией, которой посвятили свою жизнь ее родители.

Хозяйка дома, пользуясь вечной занятостью мужа-профессора, заведующего кафедрой, отдается "пестрым ... похождениям" (Улицкая 2006: 251)¹. Она развлекается со сменяющимися сексуальными партнерами, но занимается этим незаметно для окружающих, заботясь о сохранении и прочности семейного очага. Муж чувствует себя наиболее комфортно в домашнем кабинете; в уединении он целиком погружен в переводы пьес Тирсо де Молины, испанского драматурга ("...переводил всю жизнь с тяжелым и нездоровым упрямством", - с. 252). Имя мужа Михаил Михайлович ассоциируется с мохнатым малоподвижным персонажем народных сказок о животных.

Носителем иронического взгляда "со стороны" на героиню выступает 22-летняя дочь Ольги Александровны, аспирантка того же института, где трудятся родители. Лену раздражало "безразлично-бесстыдное кокетство" матери "со всеми особями мужского пола, не исключая постового милиционера и соседского кота..." (с. 251).

Далее литератор-биолог Улицкая концентрирует внимание на сексуальных наклонностях героини, подготавливая читателя к главному событию рассказа.

Ляля с неослабевающим упрямством вынашивала "тонкую теорию брака", в основе которой была заложена уверенность, что "супружеские измены" не нарушают, а наоборот - укрепляют брак, рождая "чувство вины", цементирующее любые изъяны в отношениях. Занимаясь адюльтером, она не допускала так называемого "романтического пафоса", т.к. усматривала в пафосности внебрачных отношений угрозу "семейному счастью".

Дочь (некрасивая "умная девочка" поколения девяностых годов) скептически толковала слабинку стареющей матери. Подруге она объясняла: "В этом кругу, интеллигентском, университетском, потребность в свободе сильнее всего реализовалась в распутстве"; в их "незабвенные шестидесятые" некоторые были одновременно и "диссидентами", и "распутниками" (с. 251).

Ляля принадлежит к поколению "шестидесятников", живет в аристократическом районе - в "старомосковском переулке", облюбованном актерами: "...часть их уже оставила свои звучные имена на мемориальных досках близлежащих домов" (с. 253).

Появление героя, помещаемого в смысловой центр рассказа, оговорено выражением в сказовом стиле: "Однажды осенью в профессорской кухне появился новый персонаж - изысканно восточный юноша по фамилии Казиев, новый одноклассник Гоши" (с. 252; выделено - И.З.).

Слово "однажды" в сказочном фольклоре провоцирует у читателя чувство заинтересованного ожидания: должно произойти какое-то событие, нарушающее инерцию сушествования изображаемой среды. При введении персонажа в пространство рассказа дважды употреблен эпитет "новый", что означало: появился человек, отличавшийся от привычных гостей в доме Ляли.

Проблематика, связанная с самореализацией юного героя, побуждает нас обратиться к ретроспективным суждениям, закрепленным в литературных текстах. 14-летний Георгий Эфрон, сын Марины Цветаевой, записывал в дневнике 1940 года: "Меня интересует, в каком возрасте я буду обладать моей первой женщиной"; "У меня - огромная тяга к красивым женщинам и хороший неиспользованный запас чувственности" (Эфрон 2004: 28, 29) Сходные мотивы варьируются на всем протяжении его дневника 1940-1941 годов. Мальчик только на страницах дневника решается дать выход ощущениям, связанным с половым созреванием.

А вот размышления литератора зрелых лет Валерия Брюсова в эссе "Страсть" (в московском журнале "Весы", 1904, № 8): "Страсть - это тот пышный цвет, ради которого существует, как зерно, наше тело..."; "Страсть - иногда затаенный, но вечно живой идеал человеческой жизни". Брюсов внушает читателям, что подавление страсти противоестественно для человеческого организма - и мужского, и женского.

Присовокупим и чувственное откровение 66-летнего Бориса Пастернака в сборнике "Когда разгуляется": "О, если бы я только мог / Хотя отчасти, / Я написал бы восемь строк / О свойствах страсти"/ "Во всем мне хочется дойти..." (Пастернак 1989: 72; Брюсов 1990: 115).

Мы привели аргументы в пользу того, что нормальным человеком движет затаенная (иногда искусственно подавляемая по различным причинам) жажда физиологического слияния с другим - желанным существом. Остается сожалеть, что телесная страсть и все, что с ней связано, не нашли отражения в русской литературной классике. В этом отношении искусство Серебряного века послужило ускорителем в деле высвобождения тематики Эроса из бездны безмолвия.

Обратимся к герою рассказа Улицкой. Казиев - сын иллюзиониста, покинувшего семью. Мать, или "маман" (как называл ее сын), была "ассистенткой своего иллюзорного мужа-иллюзиониста" (с. 253) и постоянно гастролировала. С детских лет Казя (как называли его одноклассники) оказался предоставлен самому себе. Цирковой ребенок участвовал в цирковых представлениях и физиологически перерос своих сверстников. По ходу разговоров с Гошей он изрекает формулу собственного существования: "...меня не интересует умственное, меня интересует телесное" (с. 254). Казя уверен: "Я со своим телом все могу". Юноша достиг той степени владения телом, какой достигают немногие: "Я поработал, растянулся на китайский шпагат. ... Меня в четыре номера зовут... на эквилибр, на вольтижировку и в две группы воздушных гимнастов". Но это ему неинтересно, и йога, в его оценке, "не то": "Моему телу иного хочется". Он делится с другом своим сокровенным желанием: "Мне кажется, если правильно подойти, можно летать... Это должно быть так же просто, ну... как с женщиной спать. - И тоскливо добавил: - Знать бы только чем..." (с. 255). Чтобы достичь своей цели, Казя мечтает поступить в ГИТИС, рассчитывая на "специальный набор для режиссеров цирка", случавшийся раз в несколько лет.

В "кабинет-чулане" Лялиного сына друзья подолгу беседуют. В ответ на развиваемые Гошей идеи христианского социализма, которыми он увлекается в данный момент (изучая одновременно Карла Маркса и Блаженного Августина), Казя отстаивает свою позицию, говоря о необходимости энергийно-физиологического совершенствования организма.

Мнение юного персонажа для 1990-х годов, когда был написан рассказ, прочитывается как призыв к обществу отстраниться от навязчивой идеологии и прислушаться к затаенному зову природной жизни.

Цирковой артист, обладающий мощью тела, воспринимается как носитель стихийного сексуального начала, которое утеряно цивилизованными гражданами.

В отношении героини Ляли - на подступах к встрече с героем-отроком - возникает необходимость в пояснении фрейдистского свойства. В данном случае не обойтись без понятия "Либидо" - одного из базисных в психоанализе Зигмунда Фрейда ("О психоанализе") (Фрейд 1989). Ляля - человек интеллектуальной сферы, обделена страстью в браке; она поддерживает свою жизненность случайными сексуальными контактами - возбудителями психической энергии.

Эпизод полового акта Кази с Лялей рассказан как потрясающее сексуальное переживание матери двух выросших детей: женщина "взвилась, запрокинув в небо руки, в таком остром наслаждении, которого она, неутомимая охотница за этой подвижной дичью, во всю жизнь не изведала..." (с. 258).

Отметим и психо-физиологическе состояние Ляли после случившегося: "Все эти часы с тех пор, как она вернулась от Казиева, она испытывала такой пожар, такую нарастающую жажду, как будто каждая клетка ее тела прожаривалась раскаленным ветром и только единственной влагой могла утолиться" (с. 258).

Выбитая из колеи деловая женщина с нетерпением ждала наступления раннего утра или же сумерек, чтобы снова подняться на четвертый этаж к Казиеву (жаждала "еще однажды достичь берега, где мощный мальчик освобождал ее от себя самой...", с. 259).

Поощряемое природой время встречи опишем с помощью стихотворного фрагмента из поэтической книги Шарля Бодлера "Цветы зла". Стихотворение в переводе Валерия Брюсова называется "Вечерние сумерки" (1852): "Вот вечер сладостный, всех преступлений друг. / Таясь, он близится, как сообщник: вокруг / Смыкает тихо ночь и завесы, и двери, / И люди, торопясь, становятся - как звери!" (Бодлер 1970: 158). В описании Бодлера состояние одержимости людей в предвкушении совокупления относится к неконтролируемым переживаниям и присуще человеческому роду в целом.

По системе Птоломея, установившего "соответствия между планетами и телом человека", Луна воздействует на "детородные органы" ("Человек и его тело") (Энциклопедия 2008: 562). Мифопоэтическими воззрениями мотивируется обращение лирических поэтов к сумеркам - признанной поре суток, связанной с обострением чувственности.

В данной теме напрашивается и медико-диагностический стиль: случившееся с героиней затрагивает "глубинный слой бессознательного влечения" к полноте сексуального переживания" ("Фрейдизм") (Большая 2007: 486).

Все, что связано с действиями юного героя, противоречит представлению о распутном поведении. Казя испытывает такое напряжение своей сексуальной мощи, что его состояние сравнимо с болезнью: он лежит на постели с повышенной температурой, отказываясь от еды и питья. Случайно оказавшейся в его доме Ляле он говорит "хрипло и требовательно": "Возьми!"

Из истории несравнимых (по отношению к прошлому) ощущений героини после интимных свиданий с Казиевым возникает мысль об энергии, скрытой в человеческом организме, которая способна творить чудеса. Конкретный герой - обладатель этой физиологической энергии - становится выразителем мифологемы "Первочеловека", связанной с антропоморфной моделью мира. Первочеловеком был Адам, заполнивший собой человеческое бытие, пока Бог, внимая просьбам испуганных ангелов, не уменьшил его размеры (Мифы 1988: 300-302). На какое-то время часть тела юноши-акробата сделалась для потрясенной Ляли синонимом личного Бытия.

Но идеальное в реальности - не более как неизменно манящий и удаляющийся горизонт. Казиев не удержался на пьедестале абсолютного мужского превосходства, воздвигнутом благодарной женщиной жильцу верхнего этажа. Потрясением для Ляли оказалось то, что и ее дочь потянулась к Казиеву. В дальнейшем в условиях солдатской казармы он надломился и, по-своему пережив войну на Кавказе, после возвращения из армии распрощался с прежними мечтами и кончил тем, что занялся транжировкой мяса "в маленьком магазинчике на Трубной" (с. 264).

Нерадостен и жизненный финал героини. Неизлечимая болезнь поразила психику чувственно-ранимой Ляли. Некоторое время она еще преподавала французскую литературу, "говорила что-то привычное о Флобере и Мопассане", пока не получила инвалидность с неясным диагнозом: "острая форма аутизма" (с. 260-261). Женщина так и не смогла справиться с "разрушенной картиной" своей жизни (с. 262).

А образ, активизировавший сознание читателя, - "детородный член" физически прекрасного юноши, который мечтал использовать всю дарованную ему природой физиологическую энергию для того, чтобы заставить свое тело летать. В аспекте прагматики массив современных художественных текстов пополнился еще одним фаллическим произведением. Данный литературный образец в сжатой форме порождает интенсификацию смысла.

Какая же общая мысль заложена в событийной канве рассказа "Лялин дом" - модели с двумя главными персонажами? К рубежу ХХ-ХХІ веков возникает мечта о новом, условно говоря, всемирном потопе - о мощном приливе мужской энергии, призванной оплодотворить существующий мир, чтобы его омолодить и обновить...

Подведем литературно-аналитические итоги относительно метода прозаика, каким он вырисовывается в малой прозе Улицкой. Традиционная основа реалистического метода русской литературы в ее рассказах поколеблена авторской стилевой установкой. Нам уже приходилось говорить об основном свойстве стиля писательницы: о параллельном движении в тексте разговорного и рефлексивного языковых пластов в их взаимопроникновении (Захариева 2010б). При подобном стилевом взаимодействии автор добивается одновременно и детализации, и абстрагирования. С помощью образных построений, элементов сюжета, частных замечаний по ходу действия с нами делятся мнением о происходящем и прочитывается призыв автора к совместным размышлениям. Иными словами, обнаруживается авторская активность при образных построениях, что порождает энергетику текста.

Все, что входит в изобразительно-выразительное полотно прозаика, взывает к сопереживанию; в процессе чтения у читателя спонтанно возникают побуждения к аналогиям с собственным опытом. Перед нами вырисовывается событийность, обладающая психологическим подтекстом. Цель частных историй, выделяемых автором, - постижение отличий психики участников этих историй. Учитываются усложненные общественные условия, пережитые или переживаемые читателями, и всё узнаваемо. Разносторонняя наполненность повествования объединяет получателей информации с носителями персонажной системы. Авторская интенция отличается свойством первичности (мегапризнак, на котором произрастает искусство в его движении по нескончаемой спирали, уплотняемой культурными напластованиями).

Воздействие стиля Улицкой связано с присущей ей интеллектуальностью и житейской мудростью всепонимания.

Творческий метод Людмилы Улицкой дает основание говорить о признаках неореализма в русской словесности конца ХХ - начала ХХІ веков. Метод модернизирован: в нем усилено субъективное авторское начало, а описательность вытесняется развитыми в предшествующие десятилетия приемами метафорики и символизации. Смешение серьезности с иронией в тональности повествования (идущее от А. С. Пушкина) превращается в метапризнак метода. Отдается предпочтение жизнеподобным формам, обладающим повышенной силой воздействия на широкий слой того населения, которое считает себя приобщенным к словесному искусству.

Так же, как поборники стилевого совершенствования литературы периодически возвращаются к голому слову, к прояснению его исходного значения, в настоящее время обнаруживается потребность вернуться к безыскусственности реализма. В этом отношении желательно прислушаться,- хотя и с запозданием, - к тем идеям "новой прозы", которые начал развивать Варлам Шаламов, если мы хотим заново обрести заинтересованного и активного читателя, который вместе с автором будет раздумывать о смысле собственного существования (Захариева 2010а). Прошло то время, когда сотни тысяч томились в тюрьмах и лагерях, а в романах писали: "Жить стало лучше, жить стало веселее". Жизнь по-прежнему исполнена людских страданий, а подлинное искусство, как и раньше, способно порождать катарсис в человеческой душе.

БЕЛЕЖКИ

1. Далее рассказ цитируется по указанному изданию с обозначением страницы в тексте. [обратно]

ЛИТЕРАТУРА

Бодлер 1970: Бодлер, Шарль. Цветы зла. По авторскому проекту третьего издания. Серия "Литературные памятники". Москва, 1970.

Большая 2007: Большая психологическая энциклопедия. Москва, 2007.

Брюсов 1990: Брюсов, Валерий. Среди стихов. 1894-1924. Манифесты. Статьи. Рецензии. Москва, 1990.

Захариева 2010а: Захариева, И. Знаковость "новой прозы" Варлама Шаламова. // Balkan Rusistics, 27.10.2010 <http://www.russian.slavica.org/userimages/1_shalamov.pdf> (05.11.2011).

Захариева 2010б: Захариева, И. Личность и судьба в прозе Людмилы Улицкой (рассказ "Дочь Бухары"). // Balkan Rusistics, 04.04.2010 <http://www.russian.slavica.org/userimages/Zah_ulitskaya_10.doc> (05.11.2011).

Мифы 1988: Мифы народов мира. Энциклопедия в двух томах. Том 2. Москва, 1988.

Пастернак 1989: Пастернак, Борис. Собрание сочинений в пяти томах. Том 2. Москва, 1989.

Улицкая 2006: Улицкая, Людмила. Сонечка. Повести и рассказы. Москва, 2006.

Фрейд 1989: Фрейд, З. Психология бессознательного. Сборник произведений. Москва, 1989.

Энциклопедия 2008: Энциклопедия символов, знаков, эмблем. Москва, 2008.

Эфрон 2004: Эфрон, Георгий. Дневники. В двух томах. Том 1. Москва, 2004.

© Ирина Захариева
=============================
© Електронно списание LiterNet, 07.11.2011, № 11 (144)