ДРАМАТУРГИЧЕСКОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ ТИПА "ГОМО СОВЕТИКУС"
(Александр Вампилов, "Утиная охота", или "На лов за патици")

Ирина Захариева

web

Во второй половине ХХ века в альтернативной российской культуре советского периода обрели известность три творца из поколения "шестидесятников", которых оберегала от развращающего влияния господствующей идеологии органическая связь с народной почвой и средой. Это Венедикт Ерофеев (1938-1990), Николай Рубцов (1936-1971) и Александр Вампилов (1937-1972).

Николай Рубцов и Александр Вампилов были связаны дружескими отношениями, оба трагически погибли в 35-летнем возрасте - с интервалом в один год. Вампилов погиб за два дня до своего юбилея (17.VІІІ.1972).

Событие гибели Александра Вампилова, как и Николая Рубцова, - это уже повод для метафизических размышлений. Утонувшего в озере Байкал Вампилова неудержимо тянуло к воде, к водной поверхности. Говорят, гадалка предсказала ему раннюю смерть. О своей скорой смерти предвещал в стихах и Николай Рубцов. И дело не только в случайности. Несомненно, побуждала к поспешному уходу из жизни и удушливая общественная атмосфера рубежа 1960-х-1970-х годов. В этих условиях писатели испытывали двойное "удушье": руководящие инстанции вмешивались в их творческие дела, желая "исправить" течение мыслей тех, кто отдалялся от матрицы соцреализма. Корней Чуковский (1882-1969) иронически записывал в своем дневнике 30 мая 1967 года: "…в стране царит единомыслие"; 22 октября 1967 года замечал в подобном же духе: "…я исхожу в … статьях [из] опостылевшей мне формулировки, что революция - это хорошо, а мирный прогресс - плохо" (Чуковский 1995: 390, 397). После того как появилась в Иркутске, в журнале "Ангара" (1968, № 2) комедия "Старший сын", Вампилов столкнулся с враждебными критическими отзывами, которых только и можно было ожидать: "Автор изображает задворки, провинциальный быт, его герои нетипичны для нашего времени. Кто они? Чем они занимаются? Ничем. Разыгрывают фарс" (Вампилов 1988: 369)¹.

Казалось бы, к 1960-ым годам потеряли внутреннее обоснование художественные модели с мифологическими и сказочными иносказаниями, но авторы по-прежнему не имели возможности открытым текстом высказывать то, что они думали о переживаемой социосовременности и о месте человека в ней.

Александр Вампилов, находясь в апогее своей краткосрочной литературной деятельности, интуитивно искал форму для создания человеческого типа, заявившего о себе в жизни, - типа, порожденного командной государственной системой. В записных книжках писателя прозвучал вопрос-перекличка с популярной эпиграммой, бытовавшей в те годы: "Нам нужны/ подобрей Щедрины/ и такие Гоголи,/ чтобы нас не трогали". У Вампилова вопрос поставлен от лица "молодого человека" в обстановке редакции: "Вам нужны Гоголи и Щедрины?" Сам он раздумывал над острыми проблемами современности в границах жизнеподобного театрального универсума с привлечением сценического психологизма. В создании драматургического образа, порожденного Системой, усматривается нами творческая уникальность вампиловской пьесы "Утиная охота", написана в 1967 году, а впервые опубликована в журнале "Ангара" (1970, кн. 6).

Тогда же была создана и начала негласно распространяться среди читателей поэма в прозе Венедикта Ерофеева "Москва-Петушки" (1970). Литературовед И. М. Авдей уже в ХХІ веке (с хронологической дистанции) объясняет смысловую наполненность образа Венички Ерофеева и произведения в целом: "Поэма "Москва-Петушки" представляет собой явление неофициальной русской литературы, так называемой "другой русской культуры" (Сергей Чупринин). Написанная в конце 1960-х годов, она не теряет своей актуальности и в наше время. Исповедь Венички - это далеко не частная исповедь советского алкоголика. Веничка - один из нас. В поэме Ерофеева мы видим чудовищно-гротескную картину спившейся страны" (Авдей 2010: 183). Отличие типологизированного образа Венички заключалось в наглядном изображении того, как под давлением обстоятельств носитель интеллекта превращается в маргинала. И такие примеры были не единичными и не изолированными.

Веничка, ищущий успокоения в алкогольном опьянении, признается: "…я болен душой, но не подаю и вида. Потому что с тех пор, как помню себя, я только и делаю, что симулирую душевное здоровье, каждый миг, и на это расходую все (все без остатка) и умственные, и физические, и какие угодно силы" (Ерофеев 2007: 144).

Александр Вампилов в пьесе "Утиная охота" задумывается о "героях, типичных для нашего времени" - если перефразировать процитированное шаблонное высказывание критика о комедии "Старший сын", - но дает этим героям вполне адекватную художественную интерпретацию: средствами драматургии он создает современный заурядный "психотип".

По форме пьеса напоминает нeразложимый сплав - настолько обдуманная автором конкретика способствует выявлению ведущего характера (Виктора Зилова). Пьеса состоит из трех действий: первое действие разделено на две картины, второе сегментировано в трех картинах, а третье - самое короткое - связано с первым действием, что образует круг жизни героя. Все три действия скрепляются воедино воспоминаниями Зилова. Сюжет, реализуемый посредством воспоминаний героя, рассчитан на сценическое время сроком в полтора месяца, - время, предшествующее сезону охоты. Сюжетом управляют прерывистые воспоминания субъекта, находящегося в перманентном состоянии похмелья. А если он пока еще трезв, то занят подготовкой к предстоящей попойке.

В заглавии запечатлена замороченность Зилова мыслями, связанными с ожиданием осеннего сезона охоты на диких уток. Как явствует из его реплики, "Сентябрь - время неприкосновенное: охота" (Вампилов 1984: 181)². В структуре драмы одержимость персонажа мыслями об "утиной охоте" воспринимается с точки зрения здравого смысла как маниакальная причуда (здесь усматривается контрапункт мечтаний о Москве в чеховских "Трех сестрах").

Одержимость персонажа мечтой о предстоящей охоте по ходу действия получает функцию катализатора его характера. Главная задача автора - выяснение того, что представляет собой Зилов как характерологический тип: ему около тридцати лет, манера держаться выдает уверенность в своей "физической полноценности" (с. 150). Негативное самочувствие индивида порождается серостью и однообразием существования. Движущее им непреходное побуждение к бегству из имитационной повседневности (где он делает вид, что трудится с утра до поздней ночи), связано с привычкой жить по инерции - с мыслью, что от него ничего не зависит.

Действие развивается в недавно полученной квартире Зилова в "типовом доме", а в окно видна крыша соседнего "типового дома". За окном ненастье - дождливая погода. В дальнейшем слово дождь и связанные с этим словом коннотации останутся неотменной принадлежностью действия: вид и шум дождя, разговоры о погодном ненастье составят часть визуального и звукового фона существования Зилова.

Молодой инженер Виктор Зилов трудится в Центральном Бюро Технической Информации (ЦБТИ). По натуре он - фразер, в нем есть нечто от гоголевского Хлестакова: с легкостью выдает ложь за правду, не задумываясь о подмене. И этот квазитворческий процесс захватывает его настолько, что жизнь героя превращается в подобие театрального действа с инвариантными тематическими повторениями.

Конфликтность пьесы поставлена в зависимость от странностей характера героя: он почти одновременно изрекает прямо противоположные суждения и делает противоречивые признания.Отсюда несообразность в его поступках. Зилов возвращается домой к жене (от любовницы) "ранним утром" и в подробностях рассказывает Галине о своем внезапном отъезде в командировку - в Свирск, на "фарфоровый завод". - "Зачем?" - "…реконструировали цех. … изучить, обобщить, информировать научный мир" (с. 188). При этом он не забывает и о назиданиях на тему: "жена должна верить своему мужу".

Он сыплет трафаретными фразами о трудовом долге ("Горим трудовой красотой" и пр.), использует технические термины, а тем временем в своем учреждении привычно занимается очковтирательством - выдает желаемое за действительное. Вместе с коллегой и другом Саяпиным они пишут отчетную статью - представляют как осуществленное действо мнимый проект реконструкции пресловутого "фарфорового завода", залежавшийся в Бюро информации в течение целого года. При этом довольный своей проделкой Зилов поясняет: "Мечта стала явью" (с. 180). На самом деле в отчете друзей нет "ни одного слова правды" (с. 195). И напрашивается сравнение: некий главный инженер Смирнов послал в ЦБТИ лживый проект реконструкции завода, употребляя в описаниях того, что якобы предстоит, "настоящее время". Чем же он отличается от очковтирателя Зилова? Ничем. Общими признаками зиловской породы обусловлена возможность коллективного обмана в любой сфере жизнедеятельности социума.

Друзья-ровесники и собутыльники главного героя Саяпин и Кузаков как бы проецируются на образ Зилова. Каждый из них описан автором в отведенной ему ремарке: Саяпин имеет вид "весьма простодушный"; "часто смеется некстати", иногда "даже себе во вред" (с. 156). По ходу действия он, не моргнув глазом, переложит ответственность за ложь о "фарфоровом заводе" на одного Зилова. Другой дружок героя (Кузаков) отличается задумчивостью, незаметностью, "одет весьма неряшливо" (с. 170). Эту компанию завсегдатаев кафе "Незабудка" Вера, любовница Зилова, именует "аликами" (что означает "алкоголики"); собираются они для регулярных возлияний по любому поводу. В момент раздражения Зилов называет кафе "Незабудка" более подходящим словом: "…этот кабак мне опротивел" (с. 221).

Колебательные (внешне отвлекающие)движения сюжета в драме связаны с нравственным испытанием главного героя не только посредством его речи и поступков, но и с помощью вещественных знаков. Саяпин с женой Валерией приходят на новоселье к Виктору и Галине Зиловым и заставляют хозяина угадать, какой подарок они ему принесли. Перед героем поставлен сакраментальный вопрос: "…что ты больше всего любишь?.." (с. 171). Оказывается, Зилов не любит по-настоящему ни жену, ни любовницу, ни друзей, ни работу, а любит он больше всего "утиную охоту", и на вечере сидит увешанный подаренными ему "деревянными утками", которые используются "для подсадки" (с. 172). Выразителен и подарок Веры - большой плюшевый кот с бантом на шее, напоминающий шкодливого кота Зилова. Продавщица Вера, - женщина, доступная для плотских утех, - замечает насмешливо: "Верные мужья - моя слабость" (с. 162).

Одержимый мыслями о предстоящей охоте Зилов отмахивается от письма престарелого и больного отца. Отец просит сына приехать к нему во время отпуска, сетуя на то, что они с матерью уже четыре года его не видели. Герой реагирует на просьбу отца в присущем ему снисходительно-ироническом тоне: "О, боже мой. Опять он умирает" (с. 180). Потом выяснилось, что старик на этот раз действительно умер, не повидав сына. Неосуществленным остается и намерение Зилова поехать в родные места на похороны отца. Запоздалое самопризнание героя звучит как неожиданное слово правды: "Хреновый я был ему сын" (с. 207).

К Зилову приложимы обобщенные характеристики, даваемые своему собирательному типажу публицистом и литератором Александром Зиновьевым в романе "Гомо советикус" (Мюнхен, 1981). Этот исторически обусловленный тип "мыслит блоками мыслей и чувствует блоками чувств". У него нет "собственной позиции". Вместо убеждений у "гомососа" "стереотип поведения". Зиновьев создал образ-концепт. Его герой, повествующий от первого лица, заявляет:

"У меня часто появляется желание что-то сделать, но очень редко появляется желание делать то, что я хочу сделать" (Зиновьев 1991: 129, 131, 175, 177).

Обратим внимание, что в пьесе "Утиная охота" есть подобная реплика, изрекаемая героем: "…я-то еще мог бы чем-нибудь заняться, но не хочу. Желания не имею" (с. 196).

Мы убеждаемся, что обстоятельства при неуклонно проводимом режиме подавления свободы действий и мыслей социума сформировали человеческий тип, у которого парализована воля и атрофирована склонность к личной инициативе. Он как невольник, находясь в "тюрьме" без решеток (используем горьковский образ из пьесы "На дне"), мечтает хотя бы на время вырваться на свободу от имитационного исполнения обязанностей гражданина и труженика. Сидя в кафе, Зилов размечтался в разговоре с официантом: "Какие-то сутки, и мы с тобой уже в лодке, а? В тишине. В тумане. Выпей, Дима. Выпей за первое утро" (с. 221).

Виктор Зилов после шести лет брака "забывает" о своем былом чувстве к Галине и не может решить для себя, хочет ли он, чтобы у них родился ребенок (по реакции ясно, что настроен отрицательно, но делает вид, что хочет сына или дочку). Жена знает, что он ведет разговоры с ней механически, не размышляя, и привыкла подвергать сомнению его речи, признания и уверения. В ответ на заявление Галины: "Ни одному твоему слову не верю", лживый и вечно изменяющий муж отвечает назидательно: "В семейной жизни главное - доверие" (с. 189). В любом положении, в любой обстановке он, не задумываясь, оперирует лозунговыми фразами, пригодными лишь для голословного "кодекса чести" строителя коммунизма.

Решившись на разрыв с Виктором, Галина высказывает свою горечь по поводу их несложившихся отношений: "У тебя нет сердца, вот в чем дело. Совсем нет сердца…". И слышит циничный ответ: "Ты права, мне все безразлично, все на свете" (с. 214-215). Душевный парализ под маской дружелюбного балагурства обнажает механизм внешнего приспособления типажа к социоусловиям, в которых он существует как бы по принуждению.

Местный Печорин в своей устремленности к овладению очередной женщиной томится от сознаваемой неспособности к самозабвенной любви. Преследование нового призрака возможного счастья (история с юной Ириной) завершается крахом в течение короткого сценического времени.

Женские образы в "Утиной охоте", в отличие от мужских, сохраняют ауру человечности; их невозможно упрекнуть во лжи или симуляции чувств. Заинтересованное отношение автора к Галине и Ирине обнаруживается в описаниях, сопутствующих появлению на сцене каждой из героинь. В облике 26-летней Галины, учительницы по профессии, "важна хрупкость, а в ее поведении - изящество…". "Это качество в настоящее время сильно заглушено работой, … бременем несбывшихся надежд" (с. 163). В 18-летней Ирине, новой знакомой Зилова, основная черта - искренность: "…она делает в жизни свои самые первые самостоятельные шаги" (с. 181).

Заметим: Вампилов не ограничивается называнием действующих лиц, а дает каждому сжатую характеристику, облегчая тем самым задачу постановщикам. Наличие паратекста - отличительная черта драматурга в "Утиной охоте". Авторские описания Галины и Ирины подсказывают вероятность их действий по ходу пьесы.

То, что обе женщины покидают Зилова, - авторское свидетельство человеческой несостоятельности героя.

Развенчание типизированного образа Зилова получает символическое выражение в шутке друзей, приславших на его квартиру "сосновый венок" с бумажными цветами и с надписью, адресованной покойнику, "безвременно сгоревшему на работе" (с. 152). Приносит венок и вручает его озадаченному Зилову двенадцатилетний мальчик. При выяснении имени посыльного оказывается что мальчика зовут Виктор, как его самого. Для Зилова это дополнительная возможность убедиться, какие неутешительные перемены в нем произошли. Мотив "живого мертвеца" обретает кольцевое звучание. Вариация первой сцены повторяется в третьем действии, когда окружающие говорят о Зилове как об умершем человеке.

Под впечатлением того, что Галина уехала от него навсегда, Зилов испытывает кратковременный душевный аффект, устраивает скандал в компании друзей, готов к разрыву с ними, но волнение чувств вскоре испаряется. Безразличие побеждает. Предпринятая Зиловым попытка самоубийства остается в его исполнении всего лишь попыткой. Он возвращается к своему исходному настрою - нетерпеливому ожиданию момента выезда на охоту.

Особая роль в пьесе отводится музыкальному фону. В первом действии, при подношении Зилову похоронного венка, звучит траурная музыка, преображаемая затем в "бодрую, легкомысленную" (с. 154). К концу пьесы сцена с атрибутами похорон Зилова повторяется, и опять слышатся звуки траурной музыки. Похоронный мотив усиливается репликой Кузакова, прозвучавшей в начале и в конце пьесы: "Если разобраться, жизнь, в сущности, проиграна…" (с. 155, 232).

Говоря о типе "Гомо советикус", получившем воплощение в различных жанрах и манерах у Вампилова и Зиновьева, мы подчеркиваем, что образно оформившийся тип не может быть абсолютизирован.Писатели дали литературную идентификацию внушительному слою людей, сознание которых поддавалось манипуляции³. Но управляющая Система не справлялась с задачей подчинить своей власти народное сознание. В рассказах Василия Шукшина, в повестях Валентина Распутина опоэтизированы те представители народной среды, которые и под социально-политическим прессом сохраняли свою душевность, нравственную твердость и незамутненное сознание, а значит и правдивый, адекватный язык, пригодный для подлинного искусства. В отличие от надежных хранителей традиций, персонажи пьесы "Утиная охота", собравшись за столом у Зиловых по случаю новоселья, "смутно вспоминают" якобы "народную" традицию: "За четыре угла пьют четыре раза" (с. 174).

Существовал внутри Системы и другой обширный пласт населения. Это создатели альтернативной культуры и потребители игнорируемых Системой ценностей. Культурные ценности потреблялись вне зависимости от официальных критических изобличений и разносов, изготавливаемых "гомососами" (сокращенная форма термина так же принадлежит А. Зиновьеву). В неофициальной культуре осуществлялось сопротивление национального духа диктату над мыслью.

"Записные книжки" Вампилова 1960-х годов показывают, что он немало размышлял над сложившимся укладом современности в советской России. Как цитаты из рассмотренной пьесы воспринимаются записи вроде следующих: "На какой бы улице ни открылась пивная - это праздник на нашей улице"; "Я хозяин своей жизни: хочу - умру, хочу - нет" ("Из записных книжек") (Вампилов 1988: 288, 307).

Александр Вампилов, как и Александр Зиновьев (вынужденный эмигрировать в Западную Германию в 1977 году после публикации в Швейцарии его книги "Зияющие высоты"), были антагонистами созданного ими типа "Гомо советикус". Термин введен в литературу творцом одноименного романа - по аналогии с Homo sapiens (лат.) - человек разумный, а типизированный образ разработан на десять лет раньше драматургическими средствами (с применением чеховского сценического подтекста) автором-"шестидесятником", жившим и творившим в Сибири. Подход Вампилова, - продолжателя чеховских традиций, - давал возможность более обобщенного прочтения драмы - в координатах человеческой жизни вообще⁴.

БЕЛЕЖКИ

1. А вот мнение типичного "Гомо советикус"о Солженицыне (не критика, а генерала Соколовского), высказанное в частном разговоре с Чуковским: "А "Матренин двор" - нашел идеал в вонючей деревенской старухе с иконами и не противопоставил ей положительный тип советского ч[елове]ка!" (запись от 12.Х.1963) (Чуковский 1995: 344).

Из родственников писателей к типу "Гомо советикус" относятся: отец Владимира Высоцкого, считавший стихи сына "антисоветщиной", и сестра Андрея Синявского, предавшая гласности свое возмущение "советского гражданина" по поводу того, что ее брат тайно публиковался за границей. [обратно]

2. В дальнейшем пьеса "Утиная охота" цитируется по указанному изданию с обозначением страницы в тексте. [обратно]

3. Прозаик А. Бек (1903-1972) написал роман "Новое назначение" (1960-1964; опубл. в журнале "Знамя", 1986, кн. 10, 11) о высокопоставленном "гомососе", долгие годы возглавлявшем металлургическую промышленность в СССР. Используя метод типизации на основе документализма, он показал, что "гомосос" на командном посту живет в параллельной действительности и страдает психологической патологией. Данную болезнь изучал известный физиолог И. П. Павлов, давший ей наименование "сшибка". Болезнь заключается в том, что субъект получает из собственного мозга импульсы, которые вынужден регулярно подавлять, побуждаемый внешними обстоятельствами. Противоречивые сигналы травмируют мозговую деятельность. Это напоминает процесс зомбирования нормальной человеческой психики (Бек 1988: 15). [обратно]

4. О вкладе А. Вампилова-комедиографа - с его пьесой “Старший сын" (1970) - в парадигму жанра российской комедии советского периода см. в статье И. Захариевой "О русской комедии ХХ века" (Захариева 2008: 219-224; Захариева б.г.). [обратно]

ЛИТЕРАТУРА

Авдей 2010: Авдей, И. М. Реалии жизни HOMO SOVIETICUS в поэме В. Ерофеева "Москва-Петушки". // Славянские литературы в контексте всемирной. В трех томах. Том ІІ. Минск, 2010.

Бек 1988: Бек, Александр. Новое назначение. Роман. Москва: Советский писатель, 1988.

Вампилов 1984: Вампилов, Александр. Избранное. Пьесы. Москва: Искусство, 1984.

Вампилов 1988: Вампилов, Александр. "Я с вами, люди…". Рассказы, очерки, фельетоны. Одноактные пьесы. Из записных книжек. // Сергеев, Дмитрий. Воспоминания друзей. Москва: Советская Россия, 1988.

Ерофеев 2007: Ерофеев, Венедикт. Мой очень жизненный путь ("Москва - Петушки"). Москва: Вагриус, 2007.

Захариева б.г.: Захариева, Ирина. О русской комедии ХХ века. // Электронный журнал "Балканская русистика", б.г. <http://www.russian.slavica.org/userimages/komedia.pdf> (07.04.2012).

Захариева 2008: Захариева, Ирина. О русской комедии ХХ века. // Захариева, Ирина. Аспекты формирования канона в русской литературе ХХ века. София, 2008.

Зиновьев 1991: Зиновьев, Александр. Гомо Советикус. Мой дом - моя чужбина. Москва: КОРИНФ, 1991.

Чуковский 1995: Чуковский, К. Дневник 1930-1969. Москва: Современный писатель, 1995.

© Ирина Захариева
=============================
© Електронно списание LiterNet, 07.04.2012, № 4 (149)